— Это была моя вина, — предлагаю я, даже если этот человек не заслуживает моего подкрепления.
— Я не решалась прийти, когда меня призвали.
Взгляд Ремуса скользит к моему, и он наклоняет голову с таким смертельным любопытством, что у меня по спине пробегают мурашки страха.
— Почему ты вообще колеблешься, Голубка?
Щелчок двери отвлекает мое внимание, и в комнату врывается Агата, за которой следует другой охранник, который толкает стальную тележку со стальным горшком с крышкой, а за ним следует второй охранник.
Что-то сжимается глубоко в моем животе, говоря мне, что начинается игра.
Я помню, как читала книгу о динозаврах, о том, как велоцирапторы охотились в тандеме, и я не могу не представить себе Ремуса и Агату такими же. Точно так же, как волосы у меня на загривке встали дыбом, когда я читала о животных, представляя себя зажатой между ними, я чувствую себя в равной степени в невыгодном положении сейчас, глядя на этот горшок.
Джарвис тоже замечает это, хотя его поза гораздо более расслабленная, чем моя. Каждый нерв в моем теле жив и готов к защите.
При звуках плеска воды сзади я поворачиваюсь и вижу, как Ремус выходит из ванны, и одного вида его обнаженного члена достаточно, чтобы вызвать у меня приступ дискомфорта. Я опускаю взгляд, ловя удивленное выражение лица Агаты, когда она протягивает ему полотенце.
— Агата сказала мне, что ты прикасался к Талии. Что твоя рука была у ее горла.
— Она сопротивлялась, как и сказал. Небрежное пренебрежение в голосе Джарвиса тревожит, то, как он, кажется, не ставит под сомнение внезапный интерес Ремуса.
— Конечно. И все же… тебя не просили наказывать ее. Тебя просили только привести ее ко мне.
— И что я должен делать, когда она этого не хочет?
— Так ли это, моя дорогая? Ты наотрез отказалась?
Если я скажу «да», на кону будет моя задница. Если я скажу «нет», это будет задница охранника.
— Я просто плохо себя чувствовала, вот и все.
— Неужели. Ты. Отказала. Ему?
Пульс учащается, я тщательно обдумываю, как ответить на его вопрос.
— Да. Я отказала.
Холодный палец проводит по моему виску, когда Ремус улыбается мне сверху вниз.
— У тебя нет чувства самосохранения. Правда, дорогая? Он поднимает взгляд ровно настолько, чтобы быстро кивнуть охраннику, который бросил бак.
Мой желудок сжимается.
Оба охранника хватают Джарвиса сзади, заламывая его руку за спину.
— У Иисуса также не было чувства самосохранения. Он умер за наши грехи. Спокойствие голоса Ремуса среди возни и ворчания усиливает мое беспокойство, мои нервы натягиваются под кожей, как живые провода.
—
Агата открывает крышку кастрюли, выпуская облако пара.
Джарвис вырывается из рук охранника, но безуспешно. Один из мужчин протягивает руку ничего не подозревающего охранника к горшку, содержимое которого я не могу разглядеть со своего места.
— Нет! Подождите! Пожалуйста, подождите! Душераздирающие звуки криков Джарвиса говорят мне, что того, что находится в горшке, достаточно, чтобы заставить взрослого мужчину, в остальном бесстрастного, извиваться и молить о пощаде. То, что я не смогу переварить. Я не могу на это смотреть. Я не могу стоять в стороне и наблюдать за этим ужасающим зрелищем рядом с бесстрастным мучителем этого человека.
Сердце колотится у меня о ребра, я поворачиваюсь к Ремусу.
— Он не хотел. Я знаю, что он не хотел причинить никакого вреда.
— Ты очень добра. Но, если ты не хочешь присоединиться к нему, я предлагаю тебе заткнуться нахуй.
— Она…. Она сказала мне! Она… сказала мне… сделать… это! Слова Джарвиса отрываются от его напряженной челюсти, но их смысл ясен.
Я переключаю свое внимание на Агату, чья жалкая ухмылка подтверждает то, что я уже знаю об этих двоих: им нравятся игры. Отвратительные и садистские игры, предназначенные для того, чтобы мучить своих жертв по полной программе.
Охраннику удается засунуть руку Джарвиса в горшок, и душераздирающие звуки, вырывающиеся из его груди, невыносимы. Зажмурив глаза, я закрываю уши в жалкой попытке приглушить звуки, но крики прорываются наружу, и когда они, наконец, стихают до бульканья, я открываю глаза и вижу, как охранник вытаскивает свою руку.
Белые кости образуют его пальцы там, где кожа и плоть растаяли. Джарвис висит на руках своих похитителей, потеряв сознание.
С таким количеством ужасных вещей, с которыми я столкнулась, будучи помощницей моей бабушки при родах и травмах, я никогда в жизни не видела ничего более гротескного.
Кислота подступает к моему горлу, и я отстраняюсь от Ремуса как раз вовремя, чтобы выплюнуть то немногое, что съела сегодня. Жидкость выплескивается на пол, и я падаю на колени, когда из моего рта вырывается еще один поток.
Моя грудь тянет к следующему раунду, но я проглатываю это и глубоко вдыхаю, пытаясь отдышаться.
Ремус прижимает уголок своего банного полотенца к носу.
— Собери ее блевотину. Он может съесть это на ужин.
Я поднимаю руку, чтобы прикрыть рот, но третья порция жидкости выплескивается на то, что я уже извергла.