Бог не любовь: Как религия все отравляет

Так продолжалось и после того, как богопомазанные деспоты начали уступать место более современным формам правления. Крайне живучая идея утопического государства на земле, иногда мыслившегося по какому-нибудь небесному образцу, стала причиной страшных преступлений во имя идеала. Одной из первых попыток устроить Эдем, основанный на всеобщем равенстве, было тоталитарное социалистическое государство, созданное миссионерами-иезуитами в Парагвае. Оно сумело совместить максимальное равенство с максимальной несвободой и держалось лишь на максимальном устрашении. Оно должно было послужить уроком тем, кто стремился исправить человеческую природу. Однако исправление человеческой природы, лежащее в самой основе тоталитарного порыва, — идея, по сути, религиозная.

У Джорджа Оруэлла, безбожника-аскета, чьи романы рисуют незабываемую картину возможной жизни в тоталитарном государстве, не было на этот счет никаких сомнений. «С тоталитарной точки зрения, — писал он в 1946 году в „Подавлении литературы“, — историю не изучают, а создают. Тоталитарное государство, в сущности, является теократией, а его правящая каста, чтобы сохранить свое положение, должна считаться непогрешимой». (Заметьте, что он писал это в том же году, когда после десятилетней борьбы с фашизмом принимался — с еще большим запалом — за поклонников коммунизма.)

Чтобы иметь тоталитарный склад ума, не обязательно носить форму и ходить с плеткой или дубинкой. Необходимо лишь желать собственного порабощения и наслаждаться порабощением других. В тоталитарной системе рабское восхваление безупречного вождя непременно идет рука об руку с потерей всякой индивидуальности и частной жизни, особенно в вопросах секса, а также в обличении и наказании отступников — «ради их же блага». Решающим, вероятно, является сексуальный элемент, ведь даже последний тугодум способен понять то, что подметил Натаниель Хоторн в романе «Алая буква»: меж угнетением и развратом существует глубинная связь.

На заре человеческой истории тоталитарный принцип был доминирующим. Государственная религия давала исчерпывающий, «тотальный» ответ на все вопросы: от места человека в общественной иерархии до правильного питания и секса. Не только раб, но и всякий человек был собственностью, а люди умственного труда лишь укрепляли абсолютизм. «Мыслепреступление», наиболее яркое проявление тоталитарной идеи, придуманное Оруэллом, было обычным делом. Нечистая мысль, не говоря уже о мысли еретической, могла кончиться сдиранием кожи заживо. Обвинение в одержимости дьяволом или связях с Врагом Рода Человеческого было равносильно приговору. Впервые адскую сущность такого общества Оруэлл понял очень рано, еще в школе под управлением христианских садистов, где невозможно было знать, нарушил ли ты правила. Что бы ты ни делал, сколько бы ты ни осторожничал, тебя всегда могли уличить в неизвестном тебе грехе.

Из той ужасной школы можно было уйти (с пожизненной травмой, как у миллионов других детей), но, согласно идеологии религиозного тоталитаризма, нельзя убежать из мира первородного греха, вины и боли. Даже после смерти тебя поджидает бесконечная расплата. По мнению самых крайних идеологов религиозного тоталитаризма, вроде Жана Кальвина, который позаимствовал свою ужасную доктрину у святого Августина, бесконечная расплата может поджидать тебя еще до твоего рождения. Давным-давно предначертано, какие души будут «избраны», когда настанет время отделять овец от козлищ. На этот предвечный приговор не подать апелляции, и никакие добрые дела и молитвы не спасут того, кто не попал в число счастливчиков. Женева Кальвина была прототипом тоталитарного государства, а сам Кальвин — садистом, изувером и убийцей, который заживо сжег Сервета (одного из выдающихся мыслителей и вольнодумцев того времени). Менее ужасные страдания самих кальвинистов, вынужденных всю жизнь впустую беспокоиться, «избрали» их или нет, хорошо схвачены в романе Джорджа Элиота «Адам Вид», а также в старой английской народной сатире на Свидетелей Иеговы, Плимутское Братство и прочие секты, нагло заявляющие, что избраны именно они и им одним известно точное число тех, кто избежит преисподней:

Лишь мы избранники небес, а вам пусть рай не снится. В аду полно свободных мест — мы не хотим тесниться.