Бог не любовь: Как религия все отравляет

Поверхностному взгляду иногда кажется, что так оно и есть. Я видел евангелические богослужения — и в белых, и в афроамериканских приходах — которые напоминали один сплошной вопль восторга по поводу спасения, божественной любви и всего остального. У всех христиан и почти у всех язычников найдется немало обрядов, задуманных, как всеобщий праздник (именно поэтому я нахожу их подозрительными). Есть, конечно, и другие моменты, более сдержанные, более утонченные и трезвые. Когда я был прихожанином греческой православной церкви, я и не веруя чувствовал радость слов, которыми обмениваются верующие в пасхальное утро: «Христос анести!» («Христос воскресе») — «Алитос анести!» («Воистину воскрес!») Стоит добавить, что прихожанином греческой православной церкви я был по причине, которая многих заставляет соблюдать те или иные религиозные обряды: я хотел угодить своей греческой теще и своему греческому тестю. Архиепископ, который крестил и венчал меня в один и тот же день, заработав таким образом вдвое больше обычного, позднее активно поддерживал и собирал деньги для единоверцев и военных преступников по имени Радован Караджич и Ратко Младич, чьими стараниями заполнены бесчисленные братские могилы по всей Боснии. Когда я женился в следующий раз, меня венчал раввин-реформист, имевший слабость к Эйнштейну и Шекспиру. С этим человеком у меня было немного больше общего. Но даже он отдавал себе отчет в том, что его гомосексуализм, в принципе, есть тяжкое преступление, за которое основатели его религии забивали людей камнями. Что до англиканской церкви, в которой я прошел свое первое крещение, то в наши дни она может показаться жалкой овечкой. Но как прямая наследница организации, всегда имевшей тесные связи с монархией и получавшей финансовую поддержку от государства, она несет историческую ответственность за крестовые походы, за гонения на католиков, евреев и диссентеров, а также за борьбу против научного познания.

Градус религиозного пыла колеблется в зависимости от страны и эпохи, но можно смело утверждать, что религия никогда не довольствуется, да и не может довольствоваться своими замечательными догмами и грандиозными обещаниями. Природа религии вынуждает ее вмешиваться в жизни неверующих, еретиков и последователей других вероучений. Она может разглагольствовать о блаженстве в мире ином, но хочет власти в мире этом. Здесь нет ничего удивительного. Религию, как мы помним, придумали люди. Недостаток уверенности в собственной пропаганде она компенсирует нетерпимостью к конкурентам.

Для примера возьмем одну из наиболее почитаемых фигур современной религии. В 1996 году в Ирландии прошел референдум по одному вопросу: должна ли конституция республики и впредь запрещать развод. Большинство политических партий все более светской страны призывали избирателей поддержать отмену запрета. У них было два превосходных аргумента. Во-первых, говорили они, несправедливо навязывать всем гражданам католическую мораль; во-вторых, о воссоединении страны не может быть и речи, пока значительное протестантское меньшинство в Северной Ирландии продолжает опасаться клерикального правления. Мать Тереза прилетела прямо из Калькутты, чтобы помочь церкви вести кампанию за сохранение запрета. Из этой кампании выходило, что ирландка, которую бьет муж-пропойца, насилующий собственных детей, не достойна лучшей доли и рискует угодить в ад, если будет вымаливать шанс начать все сначала. Что до протестантов, они могли выбрать благословение Рима или оставаться за пределами страны. То, что католики могут соблюдать наказы своей церкви, не навязывая их всем остальным, даже не обсуждалось. И это, заметьте, Британские острова, конец XX века. Сторонники изменения конституции все-таки победили, но с минимальным перевесом. (В том же году мать Тереза публично выразила надежду, что принцесса Диана вздохнет с облегчением, вырвавшись из явно неудачного брака. Впрочем, мало кто удивляется, если церковные правила оказываются строже к бедным, чем к богатым.)

За неделю до 11 сентября 2001 года я участвовал в публичной дискуссии с Деннисом Прагером, одним из известнейших религиозных телеведущих в Америке. Он спросил, готов ли я «дать прямой ответ на прямой вопрос». Я с радостью согласился. Прекрасно, сказал он, и попросил меня представить, что я нахожусь в незнакомом городе. Вечереет. Навстречу мне движется большая группа мужчин. Итак, вопрос: чувствовал бы я себя безопасней, зная, что мужчины эти возвращаются с вечерней молитвы? Как видите, на этот вопрос трудно дать прямой ответ. Однако мне удалось вывести его из гипотетической плоскости: