Такой заботы от свекрови Настя не ожидала. Впрочем, Настя догадывалась, почему свекровь бросилась ей помогать, хотя обычно никогда не интересовалась чужим здоровьем. «Какой смысл, когда своих болячек хватает, а тут еще чужие», - рассуждала она. А тут такая забота, такое участие. Здесь была своя тактика, очень важная для Веры Борисовны. Настина мама работает медсестрой в Семашковской стоматологической клинике. И Настина мама может свою дочь устроить к любому дантисту, вернее, не к любому, а к самому лучшему. Вера Борисовна, которая свою сватью на дух не выносила, не могла допустить подобного контакта Насти с мамой. И уж, конечно, у нее, у Веры Борисовны, должно быть все лучше, чем у Настиной мамы. Это был жест своеобразного самоутверждения. У Веры Борисовны все должно быть лучше: она умнее, богаче, образованнее, у нее лучшие связи, куда уж там какой-то полуграмотной медсестре из стоматологической клиники.
- Ну вот, нашла! Алло, Валерочка... - Вера Борисовна удалилась в комнату.
Через пару минут вернулась, положила мобильник на стол.
- Настенька, собирайся, я договорилась, поедешь к моему стоматологу, Валерий Эрастович прекрасный специалист, он ждет тебя ровно к одиннадцати. Нам повезло, что он не в отпуске и сегодня принимает.
- Адети? - робко спросила Настя, ошеломленная столь проворной и безапелляционной заботой.
- Ну что ты, о чем ты говоришь? Я побуду с детьми, об этом даже не беспокойся, с зубами шутки плохи, собирайся, а то опоздаешь.
Настя была очень рада, что Вера Борисовна своими стратегическими действиями освободила ее от неприятной необходимости общения с матерью. Последнее время, а именно после третьей, неудавшейся Настиной беременности, отношения с матерью у нее окончательно испортились.
При каждой встрече мама говорила, что нормальные люди в современном мире не рожают больше двух детей и только сумасшедшие, пьяницы и прочие асоциальные элементы плодят нищету. Надо предохраняться, надо делать аборты, как делают во всем цивилизованном мире. «Мама, я не хочу обсуждать с тобой эту тему, это наше дело, сколько рожать детей, прошу тебя, не лезь ко мне со своими претензиями», - слабо сопротивлялась Настя при каждом таком разговоре, но от подобных возражений мать еще больше заводилась.
Всю ночь Настя думала, как ей придется в очередной раз общаться с матерью, что ей отвечать. Этого очень не хотелось, и вот Вера Борисовна, сама того не ведая, избавила свою невестку от столь тяжкой необходимости.
Настя была очень рада, что вырвалась с дачи и, кроме похода к стоматологу, сможет просто немного развеяться. Безвылазно находиться на даче с двумя детьми, под пристальным взглядом свекрови было очень тяжело.
Муж приезжал раз в неделю, в свои выходные - в понедельник и вторник, и вместо того, чтобы как-то разнообразить существование жены, удалялся с книгой в свою любимую южную мансарду.
В старом доме имелось три мансарды: южная, западная и восточная, а также две веранды, множество лесенок и потайных кладовых. Это была дача из старых московских, еще пятидесятых годов постройки, несуразной архитектуры, с двумя огромными верандами, одна из которых пришла в полную негодность из-за прохудившейся крыши и прогнивших полов.
Верандой этой давно никто не пользовался, там всегда пахло пылью, плесенью и очень старыми вещами, она была завалена всякой рухлядью, которая не годилась даже для дачного использования, и выходила в самую глухую, заросшую и дикую часть сада. Свекровь частенько вздыхала по поводу плачевного ее состояния и намекала на ремонт, но ее игнорировали, ссылаясь на то, что веранда эта вовсе не нужна, так как выходит на северную сторону, в сырой и темный сад, и непонятно, зачем дедушка ее вообще построил, когда в доме есть прекрасная южная, теплая и светлая веранда с дубовым овальным столом под старинным абажуром, за которым так приятно собираться всей семьей в обед или на чаепитие. Дом окружал такой же огромный участок, не менее пятидесяти соток, добрую половину его занимал все тот же старый сад дедушкиной посадки. Свекровь садом не занималась, ей хватало огорода с необходимым набором овощных культур и довольно внушительного цветника, который она любила и всячески лелеяла. В углу сада, почти на самой меже, было еще одно удивительное и, на первый взгляд, несуразное строеньице, опять же дедушкиного изготовления. Это была настоящая русская баня с великолепной печью, срубленная из толстенных бревен, о которых дедушка с гордостью говаривал, что везли их по его спецзаказу из самой Сибири. Баня была черна от времени, но в прекрасном состоянии, правда, после смерти дедушки ею редко кто пользовался. Свекровь ссылалась на слабое сердце, а отец Сергий был равнодушен к парилке. Лишь Настя, до фанатизма любившая русскую баню, выбирала время, раз в неделю, для парилки и тщательно ее топила не менее двух часов. Свекровь ворчала, что так дров не напасешься, но Настя возражала, что, если баню не топить, она погибнет, как погибла веранда в доме, и Вера Борисовна скрепя сердце соглашалась с этим аргументом.