Социальные сети отозвались на мое сенсационное возвращение в город довольно активно. Джим Нилз, давно отошедший от ежедневных программ и довольствующийся одним лишь субботним шоу, вышел из полудремы для проведения спецвыпуска. Кто-то в офисе шерифа выжал информацию о доме Вуда, и через час у ворот уже стояли три машины телевизионщиков. Несколько срочно примчавшихся инспекторов и чиновников измеряли расстояние между домом и школьным участком. Репортеры брали интервью у администраторов, твердивших о необходимости «защитить детей». Винить их нельзя. Если бы кто-то, сделавший то, что, по их мнению, сделал я, поселился в полумиле от школы, где учились бы мои дети, я бы сам возглавил комитет по изгнанию такого негодяя из города. Но речь шла обо мне самом, и я ведь себя знал. В ход пошли самые разные измерительные инструменты и средства, включая спутники и GPS, и все подтвердили, что мое пребывание в доме совершенно законно.
– Но, – сказал Джим Нилз, вскидывая бровь в заключение репортажа, – только-только. Настойчивое утверждение мистера Райзина о том, что он не собирается играть в профессиональный футбол, вызывает вопрос. А каковы, мистер Райзин, ваши планы и почему вы выбрали в качестве места жительства именно этот городок? – Джим покачал головой и сложил руки. – Привыкшему побеждать, как это было с мистером Райзином, трудно смириться с поражением. Можно убрать его из футбола, но как убрать футбол из него? Что ж, это уже совсем другое дело.
Я выключил телевизор, посмотрел в окно в направлении прячущегося за деревьями амбара и молча кивнул в знак согласия.
Глава 11
Амбарная дверь заскрипела от моего толчка. Я прибавил газу в лампе и вошел. Свет от сверкающего белого плафона осветил амбар изнутри, и я застыл на месте от удивления.
Амбар был предназначен для развешивания и просушки табачных листьев. В среднем амбары имели пятьдесят футов в ширину, сто пятьдесят в длину и пятьдесят в высоту – почти такого же размера, как баскетбольный зал. Температура и влажность регулировались с помощью горизонтально расположенных по всей длине, снизу и сверху, форточек. Внутреннее пространство амбара делили стропила. Расположенные на расстоянии пяти футов друг от друга, от передней двери до задней, они пересекали амбар по всей длине. Стропила начинались прямо над головой и поднимались через каждые четыре фута, как лестницы к крыше. Внутри амбар походил на сушилку в прачечной, только не для белья, а для табачных листьев, и обезьяне было бы тут раздолье. Для нас с Вудом это место было получше Диснейуорлда. Мы поднимались по лестнице на первую балку, а оттуда взбирались на самый верх и, как Человек-Паук, перепрыгивали с балки на балку, не касаясь земли.
После того как табачная отрасль пришла в упадок, амбаров на Юге осталось мало. Несколько еще можно найти в Коннектикуте, но большую их часть разобрали, доска за доской, чтобы продать ради ценной сосновой сердцевины. Она уникальна по своим качествам: в древесном волокне содержится терпентин, натуральный продукт дерева, который обрабатывается, очищается и превращается в керосин, моющую жидкость вроде «Пайн-Сол» или в тысячи других вещей. Срезанное дерево сохраняет в себе природное горючее, обладающее почти такими же качествами, как и газолин. В холодные ночи я не раз выкапывал из земли сосновый корень, очищал ножом небольшой участок, поджигал сырой, обнажившийся конец корня и смотрел, как он горит – часами, словно факел. А если при этом найти настоящую сердцевину сосны, ту, где самая густая смола, то звук при зажигании будет как у паяльной лампы.
Учитывая, что амбары строятся из такого легковоспламеняющегося материала, неудивительно, что когда один из них загорается, зрелище бывает еще то. Огонь распространяется и выходит из-под контроля очень быстро. За каких-нибудь несколько секунд он превращается в бушующее пламя. Лучшее, что можно сделать, – это отойти подальше и любоваться зрелищем, какое редко увидишь.
Запахи навоза, табака, земли и терпентина, усиленные жарой и влажностью, окружили меня и наполнили воспоминаниями. Как давно это было. И хотя воспоминания были приятными, они бледнели в сравнении с теми, что висели внутри.