Бог плоти

В результате всего этого, почти без моего ведома, создалось весьма сложное положение. Каждая из барышень по очереди вообразила, что я ее люблю, или настроила себя на то, чтобы верить этому. Мать, у которой странным образом сочетались незаурядная проницательность и величественное нежелание видеть то, что было ей неприятно, пожалуй, не была ослеплена до такой степени. Но она, должно быть, думала, что с помощью известной ловкости можно довести дело до свадьбы. Если даже проявленная мною симпатия и не была любовью, то ею все же легко будет управлять. Как родственник и хороший товарищ обеих девушек, я позволю без особого сопротивления превратить себя в мужа старшей, которую хотели первой выдать замуж. Что же касается отца, то с его мнением считались очень мало. Он был так же неспособен образумить жену и дочерей, как и противоречить им. Вдобавок, он очень полюбил меня. Если бы с ним стали советоваться насчет этого смехотворного проекта, он от радости захлопал бы в ладоши.

Я немного поздно отдал себе отчет в создавшемся положении. Меры, принятые мной для исправления его, были, пожалуй, не всегда достаточно искусны. Но я твердо решил выпутаться. Я готовил отступление, которое не слишком походило бы на хамство, как вдруг я встретил Люсьену.

* * *

Люсьена уже некоторое время давала обеим сестрам уроки игры на фортепьяно. О ней мне отзывались с большой похвалой. Сначала я слушал эти похвалы довольно рассеянно. Мнение семьи Барбленэ об ее якобы большом музыкальном таланте не внушало мне особого доверия. Барбленэ хвалили также ее уменье держать себя. Впрочем, такие вещи в их устах скорее могли внушить беспокойство. Но я стал внимательно прислушиваться, когда мне сообщили кое-какие подробности из ее жизни. Люсьена происходила из зажиточной семьи, но, чтобы ничем не быть обязанной матери, которой была недовольна из-за второго замужества, решила сама зарабатывать деньги, применив педагогически свой талант пианистки. Она приехала попытать счастья в этот провинциальный городок, не имея никаких знакомств, кроме подруги, занимавшей место учительницы в женском лицее. Обо всех этих подробностях узнали не от нее, так как ее не легко было вызвать на откровенность, а от этой самой подруги.

Как-то раз г-жа Барбленэ сказала мне приблизительно следующее, но в более запутанной форме: «Если вы хотите послушать игру мадмуазель Люсьены и вдобавок познакомиться с ней, то приходите завтра немного раньше дневного чая. Я устрою это».

Я не сомневался, что она устроит все наилучшим образом. Г-жа Барбленэ, хотя видела мало людей, но обладала удивительными способностями в области общественных отношений. Я не знал никого, кто умел бы так говорить о другом лице, умел бы заставить людей поверить, что они хотят познакомиться друг с другом или что это доставит им удовольствие и выгоду, умел бы подготовить их встречу, познакомить их и сделать все это, не сказав ничего компрометирующего и даже конкретного, благодаря чему, если дело расстраивалось или принимало дурной оборот, можно было всегда подумать, что ее просто плохо поняли.

Собрание было самое скромное. Г-жа Барбленэ в довольно пространных выражениях объяснила не ожидавшей меня Люсьене, почему я здесь нахожусь. Из ее слов выходило, что мы собрались здесь все пятеро (отец был также тут) совершенно случайно, что снимало с нее всякую ответственность на тот случай, если бы кто-нибудь из нас не был так восхищен этим обстоятельством, как была им восхищена она сама.

Затем Люсьена села за фортепьяно. С первых же тактов она заиграла так хорошо, что я сейчас же перестал следить за ее игрой и всецело сосредоточился на том, что она играла. Ее попросили исполнить две или три вещи.