Бог с нами, братья!

По еле заметной в сумерках тропе шли трое. Впереди Донец с тремя автоматами за плечами, за ним шатаясь, бесконечно падая и воя от боли, шёл чернобородый дух в тёплой пакистанской куртке с капюшоном. А замыкал группу Боцман. В руках он держал наш родной трофейный СКС (скорострельный карабин), прикладом которого подгонял пленного. У духа плетью болталась правая рука и из-под чёрной чалмы тонкой струйкой по шее текла кровь.

— Боцман, я же тебе говорил человеческим языком, — он живой нужен! — психанул я, встав во весь рост.

— Васильич, полуживой — тоже не мёртвый, — гоготнул этот костолом, — обученный оказался, падла. Вон смотри, — и боцман показал ровный, пропитанный кровью, длинный разрез на своей афганке от плеча до локтя, — пришлось руку вместе с ножиком того… отломать.

— Ладно, — успокоился я, — Донец, а что там с другими?

— Так всё нормально, командир. Первого Зелёный прямо в ухо… мы сначала с Боцманом и не поняли, куда он его… А потом увидели кровь из другого уха. А пока Боцман со вторым церемонился, я третьего успокоил. Вот автоматики китайские, даже по прикладам видно, что не родные «калаши». А СКС — наш, выпуска 1943 года ещё, грех было оставлять. А на Боцмана не ругайтесь, Васильич. Басмач говорящий и рация в целости и сохранности. Он вам за обезболивающий укол что хошь расскажет и сделает, — спокойно так, рассудительно доложил прапорщик Донцов. Вот попробуй, не зауважай его после этого.

— И ничего я не церемонился, — вдруг начал возмущаться Боцман, за шиворот затаскивая духа в моё «гнездо», — говорю ж, обученный попался, собака. Ну, что? Али Ивановича звать?

— Зови, Гриша, конечно, зови, — приготовился я «чинить» допрос с пристрастием, доставая из аптечки шприц-тюбик промедола, — надеюсь, тех двоих похоронили?

— Как учили, командир. Правда, без оркестра, — мрачно ответил Донец, выгружая в нишу под скалой «вязанку военного железа».

Увидев в моих руках обезболивающее и, поняв, что я здесь тот, кто принимает решение, басмач что-то быстро заговорил, не сводя измученного взгляда со шприца. Через несколько минут Боцман привёл Хрущёва и, как-то по-детски улыбнувшись, сказал:

— Командир, я Хрущёву позывной придумал. «Али-баба»! И на ухо хорошо ложится и не обидный. И Али не против. Скажи, Али?

— Ну да. Не против, — улыбнулся прапорщик Хрущёв.

— Али-баба так Али-баба, — согласился и я, увидев, как все по-доброму заулыбались.

Один только дух, непонимающе смотрел на нас, морщась от боли. Я подозвал поближе Хрущёва и сказал:

— Али, я сейчас…

— Командир, Али-баба, мы ж договаривались, — перебил меня Боцман.

— Ну да! Али-баба, мы сейчас начнём допрашивать этого бабая, а ты постарайся перевести нам, как можно точнее всю информацию.

— Я понял, товарищ майор. Я всё сделаю, — с готовностью студента-первокурсника ответил Али-баба.

— Скажи ему, что мы знаем, что они — разведчики каравана с грузом РПГ (реактивные противотанковые гранатомёты), который будет здесь утром. Спроси о количестве охраны и куда караван идёт?

Али-баба начал переводить, но моджахед постоянно хватал его за руки своей уцелевшей левой рукой и перебивал, что-то крича и мотая головой. Прапор повернул ко мне недоумённое лицо и растерянно сказал:

— Товарищ командир, Ахмет, так его зовут, сказал, что пока ему не сделают перевязку и не уколят промедол, он ничего не скажет.

Помолчав, Али-баба добавил:

— Вы просили переводить точнее… он сказал, что этим русским собакам он ничего не скажет.

Боцман тяжело вздохнул, молча, не торопясь отстегнул от своего ранца в палец толщиной капроновый фал и начал медленно, как на конкурсе морских узлов, вязать «испанскую удавку». Мы молча, с деланным безразличием, курили, давно зная концовку этого фокуса. И только две пары глаз, почему-то с одинаковым ужасом, наблюдали за руками Боцмана. Это были глаза Ахмета, потому что он понимал, что это предназначено ему. И глаза Али-бабы, потому что он пока всё воспринимал за чистую монету. «Испанка» получилась красивой. Ровная такая, симметричная. Ну, прям, как в фильмах про ковбоев и индейцев. Боцман ещё раза три затянул её с разными усилиями перед мордой душмана. Удавка ещё не нашла шею «своего героя», а Ахмет уже что-то кричал, страшно вращая белками глаз и еле ворочая пересохшим языком.

— Командир, не надо! — закричал Али-баба, — он всё расскажет. Всё!

— Удивительно, как все они верёвки боятся. Переводи Али-баба, — приказал я, — сколько охраны, куда идёт караван и когда связь с караваном?

Хрущёв успокоился, поняв, что инсценировка с удавкой — просто давление на психику. Оказалось, что вместе с ними, с разведчиками, охрана каравана — 29 человек. Караван ведут в соседнюю провинцию. Там его встречают, делят на три группы и оружие поставляют полевым командирам, заплатившим за него зелёными камешками, то есть изумрудами. А связь у него скоро, но он не знает когда точно, потому что у него отобрали часы.

Боцман что-то зло буркнул, нехотя полез во внутренний карман афганки, достал китайскую подделку часов «Rolex» и показал Ахмету циферблат. Ахмет посмотрел на уже не свои часы, кивнул и сказал через переводчика: