Бог-скорпион

– Ну ладно. Но если мог бы, то увидел бы зарубки на стволе. Нижняя, на ладонь от земли, – это Отметка Скорби. Если вода не подымалась выше, людям приходилось голодать. Сколько тебе лет? Десять? Одиннадцать? Такое случилось, когда мне было немногим больше, и Бог, который царствовал тогда, выпил яд.

– Люди голодали? И умирали?

– Да. Мужчины, женщины, дети. Но Бог могуч, Он великий любовник, – хотя у него всего двое детей, твоя сестра и ты, – великий охотник, великий чревоугодник и великий бражник. Вода постепенно достигнет Отметки Доброй Еды.

Не обращая внимания на солнце, принц с интересом посмотрел на дерево.

– А на макушке – что это за Отметка?

Старик тревожно покачал головой:

– Однажды, не могу сказать когда, было пророчество, что вода подымется так высоко. Рассказывают, Отметка была сделана Богом, но вода никогда еще не доходила до нее. Слишком много – хуже, чем мало. Вода затопит весь мир и будет плескаться у ступеней Дома Жизни. Эта Отметка, – он наклонился и понизил голос, – называется Отметкой Конца.

Принц выслушал его молча, и слепой чуть погодя ощупью нашел его ногу и похлопал по колену.

– Ты этого еще не понимаешь. Но ничего. Однажды, когда меня не станет и Бог вступит в вечное Сейчас в Доме Жизни, ты сам станешь Богом. Тогда и поймешь.

Принц поднял голову и выкрикнул отчаянно и упрямо:

– Не хочу быть Богом!

– Что это такое? Кто тут так кричит?

Принц беспомощно колотил кулачками по сухой земле:

– Не буду Богом! Не заставят они меня!

– Тише, дитя! А если б тебя услышали – ты обо мне подумал?

Но принц вперился в бельма слепца, словно мог его заставить видеть:

– Не буду… не могу. Не могу я сделать так, чтобы река разливалась, или поддерживать небесный свод… мне все снится… тьма вокруг. Все рушится. Я погребен – ни пошевелиться, ни вздохнуть…

Слезы ползли по щекам принца. Он хлюпал носом и утирался грязной рукой.

– Не хочу быть Богом!

Старик заговорил громко и строго, словно пытаясь заставить принца опомниться:

– Когда женишься на принцессе, твоей сестре…

– Не собираюсь жениться, никогда, – неожиданно взорвался принц. – Нет, никогда. Особенно на Прекрасном Цветке. Если играешь с мальчишками, это всегда – охота, а я устаю бегать. Девочки только и хотят, что играть в мужа и жену: я должен ерзать на них и тоже устаю, тогда они сами это проделывают, пока у меня не начинает все плыть перед глазами.

Слепой помолчал.

– М-да, – выдавил он наконец. – М-да.

– Хотел бы я быть девочкой, – сказал принц. – Красивой девочкой, у которой нет других забот, как краситься да носить красивую одежду. Тогда меня не смогли бы превратить в Бога.

Слепой почесал нос:

– Ни поддерживать небесный свод? Ни заставлять воду в реке подыматься? Ни убивать жертвенного быка, ни поражать мишень?

– Какое поразить – я различить не могу, где мишень…

– Что это значит, дитя?

– Глаза словно белый туман застилает.

– Принц, ты говоришь правду?

– И этот туман все сгущается. Медленно, но сгущается.

– О нет!

– Теперь ты понимаешь…

– Но, бедный принц, – они-то что говорят?

– Я никому не рассказывал. Я устал от заклинаний, воскурений и гадости, которую приходится пить.

Голос слепого зазвенел от волнения:

– Но ты ослепнешь! Год от году будешь видеть хуже и хуже, дитя. Подумай об Отметке Конца!..

– Какое мне дело до нее? Если бы только я был девочкой…

Слепой топтался на месте, тыча палкой в пыль.

– Они должны узнать. Он должен немедленно узнать… Бедный принц. Бедный народ!

Принц ухватился за лодыжку слепого, который от неожиданности отпрянул в сторону, и неуклюже поднялся на ноги.

– Никому не рассказывай!

– Бедное дитя! Я обязан это сделать. Тебя вылечат…

– Нет!

– Когда Бог будет заканчивать свой бег, я крикну ему об этом. Он услышит меня!

– Я не хочу становиться Богом!

Но слепой уже спешил прочь, привычно постукивая палкой по стволам, уверенно ступая по узким тропинкам между пересохшими оросительными каналами. Принц бежал за ним, заскакивая то с одной, то с другой стороны, плача, уговаривая, хватая за набедренную повязку. Но слепой шел не останавливаясь, отстраняя мальчика палкой, качая головой и бормоча:

– Бедное дитя! Бедное дитя!

Наконец принц, запыхавшийся, ничего не видящий от слез и слепящего солнца, отстал, прошел, волоча ноги, еще несколько шагов и остановился. Он упал на колени в дорожную пыль и продолжал, продолжал плакать. Выплакавшись, он какое-то время еще оставался в той же позе, поникнув головой; потом вдруг заговорил, повторяя одно и то же, словно проверяя, насколько убедительно звучат его слова или насколько хорошо он их запомнил:

– Не знаю, что он такое говорит. Я хорошо вижу обоими глазами.

И вновь, повторяя, видно, то, что слышал в коридорах Высокого Дома:

– Этот человек не в своем уме.

Или просто:

– Я – принц. Этот человек лжет.

Он поднялся с колен. Щурясь от яркого солнца, пошел, стараясь держаться в тени деревьев и продолжая твердить, как урок: «Этот человек лжет. Лжет».