Я задумчиво поставила пустой стакан на стол и озвучила давно мучивший меня вопрос:
— Волшебники почти всегда люди. Правда, странно?
— Хватит, — сухо отрезала Лида. — Разболтались мы что-то. Я тебе вот что скажу: ты иди сейчас в комнату. Ложись и спи. Носа на улицу не кажи, никто и не прознает о твоем постое у меня. Младшие мои язык за зубами держать умеют. Немного отдохнешь, я тебя в путь снаряжу, да и отправлю безопасной дорогой. День-другой погоды не сделают. Помни только, здесь волшебники в своем праве, им на все воля вольная. Захотят, к чему угодно прицепятся. А если случится чего, прости, но знать тебя не знаю, разговоров никаких не вела. Дала саранча монетку за ночлег в сарае, а на рассвете ушла, как и не видели, ясно?
— Ясно.
Я поднялась и направилась к двери. Катаринка продолжала мять тесто, но на меня больше не глядела. Возможно, уже пожалела о своей словоохотливости.
— Келан, — внезапно окликнула она. — Среди шантийцев нет предателей, это правда. Но у меня маленькие дети, нужно думать о них, и я наполовину катаринка.
Я кивнула, а по губам сама по себе скользнула кривая усмешка.
«Никому не доверяй», — сказал Стоуш. Кто из нас окажется прав? Не случится ли так, что завтра утром меня поднимет не болтливая Лида, а сапог городского стражника?
Я думала, что буду спать плохо, как и в предыдущие дни. Но теплая ванна и мягкая постель сделали свое дело. Сон был спокойным, глубоким и без сновидений. Потрясающая беспечность с моей стороны. Я не доверяла Лиде, но просидеть у двери всю ночь, чутко реагируя на каждый шум, сил в себе не нашла. Едва голова коснулась подушки, я провалилась в глухую пустоту, а проснулась легко, почти мгновенно. Просто открыла глаза. В комнате царил приятный полумрак, и сквозь чуть приоткрытую дверь пробивались полоски слабого света.
Я встала, накинула кофту и на цыпочках прокралась по дощатому полу. Вышла в коридор и остановилась у окна. Деревянная решетка рамы делила стеклянное полотно на шесть небольших квадратов. Ставни были распахнуты, и сквозь прозрачную твердь стекла пробивались первые солнечные лучи. Я приоткрыла одну створку и выглянула. Потянуло холодком. Но свежесть раннего утра оказалась так приятна. Я улыбнулась, кутаясь в кофту.
Невозможно было оторвать взгляд от новорожденной прелести раскинувшегося передо мной мира. Небо казалось совсем светлым, почти белым, а ближе к горизонту наползала вишневой пеной волна света. Она расплывалась, смешиваясь на небесной палитре с ярко лазоревыми полосами, желтыми разводами и алыми всполохами — предзнаменованиями встающего солнца. Лучи золотыми мечами пронзали курчавые шапки облаков и растворялись в воздухе. Солнечный диск медленно-медленно выплывал из-за гор, заливая ярким светом все вокруг. Море набирало цвет, становилось из серо-сизого насыщенно-синим, с дорожкой из дрожащих золотых и серебряных пятен. Ближе к горизонту на нем пока еще держалась едва заметная дымка. Небо тоже темнело, меняло цвет с белесого на ярко-голубой. Остро пахло мокрой зеленью, какими-то цветами, солью, йодом. А еще бодрящим холодом и радостью. Да, именно радостью юного, светлого, весеннего дня.
Дождь, наконец, закончился.
— Тебе нравится? — услышала я детский голос.
Девчушка застала меня врасплох. Ей было около семи лет. Наряженная в яркое платье босоногая кроха стояла у лестницы, ведущей на первый этаж. Крепенькая, с золотистой чешуйчатой кожей и темно-зелеными глазищами. Этими ясными озерами она беззастенчиво меня разглядывала, словно диковинную куклу.
— Да. Ты дочь Лиды?
— Ага. Тамара, — представилась малышка. — Не бойся. Я тебя никому не выдам. Сейчас распустятся цитии. Их кусты растут под окнами. Там, — девочка указала пальчиком за окно, — алые цветы с оранжевой, как твои глаза, серединкой. Они так чудесно пахнут, и мама обычно кладет их семена в пироги или мясо, а ягоды маринует. М-м-м-м, вкуснятина! Это из-за них я стою тут и жду каждое утро. М-м-м-м… Как сладкий мед, кислая ягода и сахарная пыль. Если высунешь голову, увидишь бутоны.
Она снова указала за окно, словно приглашая убедиться в правдивости ее слов. Я улыбнулась и выглянула. Действительно — высокие кустарники внизу. Тонкие гибкие ветки сплошь усыпаны мокрыми после дождя бутонами ярко-красного цвета.
— Солнце поднимется, и цитии раскроются. — Девочка широко и открыто улыбнулась.
— У тебя необычное имя, — рискнула я сделать ей комплимент.
— Ага. Это с островов. Папа рассказывал, что у них там в ходу много имен, о которых здесь и не слыхивали. Мы торгуем с островитянами долгие годы, — гордо и по-взрослому заявила малышка, — поэтому переняли привычки всякие и имена тоже. Папа говорит, это раскалывает лед между чужаками. Слышишь знакомое имя и проявляешь дружелюбие.
— Много лет торгуете, значит? И папу твоего зовут по-особенному?
Девчонка подошла ближе, оперлась ладонями о низкий подоконник.
— Не. Папу зовут Лиет, а моего старшего брата Данила, среднего — Вацлав. Странные имена, верно? Они звучат красиво, но совсем ничего не значат. Мама называет меня Тама. А бабку мою звали Тамлан. Как твое имя?