Бог спит. Последние беседы с Витольдом Бересем и Кшиштофом Бурнетко

— По-разному бывало. Да, одна пациентка сказала: «Мой муж сидит одесную Господа Бога и следит, чтобы операция удалась». Потом она вышла замуж в Швеции, ей было семьдесят лет, хорошая была баба. Да, люди и такое говорили. Но разве Господь Бог научил профессора Моля, как правильно накладывать шов?

— Моля — нет, но людям придавала сил вера в то, что Господь Бог на их стороне.

— Все хотели жить. И точка. Если бы Господь Бог желал отправить их на тот свет, они бы все равно сопротивлялись. Одна больная, лежа в предоперационной палате, говорила: «Сколько можно ждать, пускай меня разрежут, пускай уже придет конец». Но она имела в виду не конец своей жизни, а конец болезни и страданий. Она верила не в Господа Бога, а в профессора Моля. Ясно? Существуют какие-то общие понятия — довольно темные, но до человека их смысл доходит. Человек понимает, что такое боль. И хочет жить, поэтому хватается за любую соломинку. Достаточно раз в жизни увидеть солнце, чтобы впредь подсознательно отдавать себе отчет в том, что, когда наступит конец, не будет уже ничего. И никогда больше он солнца не увидит. Потому что потом уже ничего нет. Только он не очень-то понимает, что значит «ничего». Надо там побывать, чтобы это понять.

— Вы когда-то рассказывали, что однажды сами словно бы побывали по другой стороне. Вы попали в аварию и увидели это «ничего».

— Да. Я знаю, что там ничего нет. Ничего. Там ни темно, ни светло, ни холодно, ни тепло… Надо только понять, что это такое. Испокон веку организм живет, умирает и становится удобрением для последующих организмов.

Так уж устроена природа. Все очень просто.

— Смерть пациента вы переживали так же, как смерть товарища там, в гетто?

— Не знаю. Это вообще нельзя сравнивать. Нет таких мерок. Это разные вещи: другие времена, другая смерть. Ведь в больнице никто не умирал потому, что кому-то вздумалось его убить. Человек умирал, потому что не было антибиотиков и других лекарств, потому что то, сё, пятое, десятое, потому что он был болен. Это естественная смерть. А не смерть оттого, что тебя убивают. Это вообще вещи несравнимые.

— Но вы воспринимали каждую такую смерть как свое поражение?

— Что значит «свое поражение»? Мой профессор говорил, что к смерти нужно привыкнуть, потому что каждый человек должен когда-нибудь умереть, а медицина не всемогуща. Так что нужно было только — как сейчас говорят — обеспечить людям достойное умирание.

— Вас трижды выгоняли из разных больниц…

— Ну и что с того?

— Каждому требуется в жизни своя точка отсчета, свой идеал. Хорошо, пускай не Бог — может ли быть таким идеалом какой-нибудь великий человек? Какой-нибудь авторитет? Говоря сегодняшним языком — идол?

— У каждого есть свой идол. Моими идолами были те, кто в 1939 году организовывали schutzbund[16] — такие отряды самообороны — и боролись с фашизмом. Для кого-то другого идол — Папа Римский. У каждого свои идеалы, в которые он верит.

Я верю в мудрый социализм. В детстве для меня не было ничего лучше. Мама мне говорила: «Поедем со мной в Вену, увидишь социализм». Она поехала, а я, идиот, нет. Вот и все.

— Что для вас, бундовцев, было самым важным?

— Бунд не был ни большой политической, ни — впоследствии — военной силой, он был моральной силой. Нравственные ценности притягивали к Бунду десятки тысяч людей. Перед войной большинство еврейских мандатов в Варшавском городском совете было у бундовцев — это кое-что значит. Это значит, что вроде бы религиозные евреи голосовали не за религиозные партии, а за то, чтобы человек человеку был друг. Именно это провозглашал Бунд.

— Что сейчас осталось от этого социализма?

— Я необъективен, но на самом деле идеология Бунда победила. Победила хотя бы главная его идея: дружба и защита слабых, — выразившаяся в требовании культурно-политической автономии для меньшинства. Все говорили, что это невыполнимо. До войны культурно-политическая автономия нигде не функционировала. Разумеется, умные люди не сомневались в ее необходимости — просто негоже было пренебрегать слабыми, а тем более преследовать их и убивать. Для социалистов слабый был сильнейшим.

Потом была война. Гитлер уничтожил Бунд.