Бог, страх и свобода

Однако общенародный папаша, чьи сапоги (ну ладно, колени) хочет обнять широкая малообеспеченная масса, чувствует себя очень неуютно от таких проявлений сыновней страсти. И надо сказать, увертывается очень ловко и решительно. Понятно почему. Уж не только потому, что на дворе, слава богу, XXI век и перед Европой неудобно. Хотя, конечно, и эти моменты играют свою роль — недаром он (Президент то есть) всякий раз строго напоминает: «О возвращении в прошлое не может быть и речи!» Напоминает граду и миру. В особенности миру.

Но есть еще одна, важнейшая, на мой взгляд, причина, не позволяющая отцу нации слишком крепко обниматься со своим народом, то есть, собственно, принимать на себя роль именно отца, а не просто демократически избранного главы государства.

Потому что отец — это не только право поставить детей в угол. Это еще и обязанность регулярно ставить на стол кошелку с едой. И в семейном смысле, и тем более в государственном.

Вот тут и пролегает непроходимая граница между тоталитаризмом и деспотизмом (тиранией, диктатурой и так далее).

Всё вне государства!

Бенито Муссолини, основатель и главный инженер тоталитаризма, говорил как раз наоборот: «Все — в государстве. Ничего вне государства, ничего, кроме государства, ничего против государства». Последний тезис неспецифичен для тоталитаризма. Антигосударственная деятельность не приветствуется нигде, ни в демократической Англии, ни в авторитарном Сингапуре, ни даже в африканских «несостоявшихся государствах». Пусть они сто раз несостоявшиеся, но все равно не любят, когда из джунглей выходит банда повстанцев и предъявляет претензии на власть.

Гораздо важнее тезис «ничего вне и кроме государства». Что это значит? Это всего лишь формула тоталитарного общественного договора. Это значит, что государство не только овладевает экономикой и политикой, культурой и частной жизнью граждан. Это значит, что государство — взамен полной политической покорности, безупречных налоговых платежей и обильных поставок пушечного мяса — берет на себя все социальные сервисы.

Вот, собственно, главный признак тоталитаризма: максимально развитая система социальных сервисов, бесплатных или по копеечной цене. Образование (от яслей до докторантуры, включая кружки фотолюбителей, водителей и собаководов), медицинское обслуживание (кстати, только в тоталитарной стране существовало такое барство, как вызов участкового врача на дом по первому чиху, и совершенно бесплатно). А также реальное пенсионное обеспечение, культурный досуг, массовый спорт, широкая сеть библиотек, социальное жилье, дешевый транспорт, искусственно поддерживаемые низкие цены на хлеб, молоко, детскую одежду, книги и билеты в кино, театр, музей.

И все это было государственным. Клуб комнатнодекоративного собаководства мог быть общественным, но существовал под контролем и с разрешения государства.

То есть практически бесплатное всё в обмен на практически бесплатный труд (включая ратный) и практически безграничную лояльность. Это «бесплатное всё» было самой лучшей матрицей для пропаганды единства и сплоченности. Оно само было этой пропагандой.

Тоталитаризм — это во вторую очередь политический сыск, бесправие, угнетение меньшинств, концлагеря и война. Это признаки деспотизма и милитаризма, каковые неприятные явления непременно сопровождают тоталитаризм. И многие принимают их за лицо тоталитаризма. Но это скорее устрашающая маска.

Любой деспотический режим есть явление верхушечное (в социальном смысле) и центральное (в смысле географическом). Всегда есть местечко «в глухой провинции, у моря», где можно укрыться от Цезаря и его хищных фаворитов. В деспотическом режиме всегда есть что-то, «кроме государства» и «вне государства»: можно жить в глухой деревне и питаться молоком собственной коровы — полведра выпил сам, остальное отдал соседу за картошку. Плюс огородик, охота, то да се…

При тоталитаризме такие фокусы не проходят: если коллективизация, то сплошная. Молоко и картофель надо сдавать государству. А что касается попытки купить дом в деревне и зажить отшельником, то на это есть закон против тунеядства.

Есть принуждение внеэкономическое, как писали классики. Это когда палкой. Есть экономическое — это когда деньгами. Тоталитаризм, широко и вольготно употребляя палку (винтовку, колючую проволоку), в основном пользовался социальным принуждением. Когда «ничего вне государства», когда кругом масса социальных учреждений, то гражданин падал в них, как гриб в лукошко. Ибо краями лукошка были границы страны, крепко охраняемые изнутри. Довольно скоро гражданин начинал воспринимать такую жизнь как бесспорное благо. «Как хорошо, что наяву я не в Америке живу!» — был такой стишок известного поэта про мальчика, которому приснились ужасы Запада. И в других тоталитарных государствах существовали ужасающие мифы про «зарубежный кошмар».