Бог, страх и свобода

Наше нынешнее государство (как совокупность институтов власти) не одерживало победу в Великой Отечественной войне — потому что тогда его, вот этого, нынешнего, просто не было. Даже в страшном антисоветском сне присниться не могло.

Наш народ? В некотором вневременном, метафизическом смысле — да, разумеется. А если точно выражаться — победили наши предки, в основном прадеды.

Наша страна? Конечно, страна — это понятие не совсем четкое, страна, в отличие от народа и государства, является скорее субъектом географии, а в политическом смысле это скорее метафора, концентрация представлений о территории и населении, о культуре и истории. И в этом смысле да, разумеется, наша страна — тогдашний Советский Союз, бывшая Российская империя, нынешняя Российская Федерация (хоть у нее сегодня уменьшились территория и население) — победила гитлеровский рейх.

А вот государство, повторяю, у нас совсем иное. Оно так же решительно отличается от СССР, как СССР — от РИ. Но РФ при этом ни капельки не похожа на РИ. Три совсем разных государства. Вряд ли стоит здесь это доказывать, перечисляя особенности государственного устройства империи, СССР и новой демократической России. Это очевидно.

Остается самая малость. Остается это признать, понять и душою принять.

И вот тут запятая. Подавляющее большинство российского народа в 1917 году признало исчезновение прежнего государства и возникновение нового. Мало того, подавляющее большинство народа хотело, просто-таки жаждало, чтобы старый режим был свергнут, уничтожен, раскатан по бревнышкам и чтобы на его месте возникло новое государственное устройство. Народ в своем большинстве был лоялен новому государству.

Конечно, это случилось не только потому, что самодержавие обрыдло всему населению Российской империи, и население само отказалось от старой государственности. Новая власть очень старалась в смысле воспитания лояльности. Начиная от переименований улиц и кончая радикально обновленными учебниками.

Поэтому по прошествии некоторого времени о старом режиме стало можно говорить более или менее спокойно, без особого политического надрыва. Можно было отделить власть от народа. Подчеркнуть, что великая русская культура (а также культуры нерусских народов империи) развивались не благодаря самодержавию, а вопреки ему. Что в культуре, да и во всей российской жизни существовало мощное сопротивление царизму. Здоровые силы прогресса против гнилой реакции. Наконец, можно было вернуться к некоторым общенародным, так сказать, идеалам. А также вернуть в национальный иконостас некоторые ранее отвергнутые портреты. Со временем. Примерно через четверть века.

Сейчас, к сожалению, дело обстоит иначе.

Весь бывший советский народ приспособился жить в новом демократическом государстве. Некоторые вообще очень здорово наловчились. Не говоря уже о людях третьего послевоенного поколения, которые советской власти вообще не нюхали.

Но современное российское государство российскому народу не нравится. Не об оппозиции речь (либеральной, коммунистической или любой другой). Речь о лояльных гражданах, которые составляют подавляющее большинство народа. Бедные и богатые, ловкие и наивные, старые и молодые, умные и не очень — все они в глубине души полагают, что Россия — это всего лишь ступень, этап, стадия в истории советского государства. Либо же думают, что все происшедшее — это дурной сон, морок, который скоро рассеется.

Конечно, население инертно. Нужна твердая позиция власти. Но, увы, такой позиции нет. Правопреемство РФ в отношении СССР обозначало лишь место в Совете Безопасности и монополию на советское ядерное оружие. К сожалению, народ это понял более широко, а власть промолчала. И более того. Лидер коммунистической Советской России высказался о событиях 1917 года так: «На крутом повороте истории залитая кровью и грязью телега империи Романовых опрокинулась!» (цитирую по памяти). Лидер демократической Российской Федерации назвал события 1991 года «крупнейшей геополитической катастрофой». Хорошее дело катастрофой не назовут, и люди это прекрасно уловили и до сих пор пребывают в состоянии исторического безвременья.

Потому что история — это не преемственность, а разрывы. Точное обозначение границ. Вот тут — прошлое. А вот это — настоящее.