Бог в поисках человека

В осмыслении традиции и роли ее носителей изложение позиции в отношении учительства Церкви и присущей ему уникальной значимости для сохранения «истины» христианского Символа Веры должно быть дополнено размышлениями о смысле веры верующих. При этом мы не должны упустить из виду необходимость дальнейших богословских и экклезиологических разъяснений, в первую очередь, – в связи с высказываниями I и II Ватиканских Соборов. Это относится к взаимосвязи между церковным учительством и народом Божиим, каковой в своей совокупности «не может заблуждаться в вере»[704]. Но не в меньшей степени это относится и к научному богословию и его собственной значимости для всей Церкви и для ее учительского служения. Этой теме посвящены дальнейшие разъяснения, ограниченные, впрочем, вопросом о значении богословия для церковной традиции. Правда ли, что богословие тоже можно причислить к ее «носителям»?

Бросается в глаза, что (научное) богословие, если и подчинено чему-то, то – «традициям» (преданиям), и стало быть, особым формам выражения, взятым из апостольского предания[705], но, когда говорят собственно о traditio Церкви и ее носителях речь о богословии обычно не заходит[706]. Между тем, стоит бросить взгляд на историю богословия и историю догматов, и сразу же становится ясно, что оценка здесь должна быть иной. Несмотря на то, что первое тысячелетие христианской эры, как в отношении самих понятий для «учительства» и «богословия», так и в отношении их содержательного наполнения, только наметило их определенные контуры[707], а второе тысячелетие в этом отношении заодно с фиксацией этих понятий как бы «восполнило» их дальнейшим содержанием, невозможно оспаривать тот факт, что богословская рефлексия уже со времен ранней Церкви носила конституирующий характер для христианского Символа веры. И самое позднее в III в. возникает богословие, которое следует именовать самостоятельным «и, вероятно, также научным»[708]. Обозначаемое как «рефлексия, спекуляция и систематика… оно представляет собой интеллектуальное созерцание… “перихорестическое” единство размышления над верой и возвещения веры»[709]. {250}

Епископскому чину в наследство от апостолов досталась задача учительства, т. е., во-первых, обязанность возвещения Евангелия как аутентичное свидетельствование Благой вести, хранимой и провозглашаемой в Церкви Иисуса Христа. Во-вторых, как естественное дополнение к этой обязанности благовествования следовало включить в учительское служение авторитетную поддержку сокровища веры, т. е. охранительную функцию. Наконец, учительство связано фактически с «научной» богословской компетентностью.

В последующее время здесь выявились значимые следствия и обнаружились направления дальнейшего развития. Так, в первые столетия к тем, кто был осужден в связи с оспариванием учения Церкви, принадлежало большое число епископов. Отсюда ясно, что служение благовествования, осуществляемое через того или иного епископа, было доверено ему в весьма индивидуальной форме. То, что намечалось уже на так называемом Апостольском Соборе (Деян 15), превратилось в общепринятую практику: оценка и коррекция традиций и распространение «истинной веры», что неизбежно связано с осуждением тех или иных учений, стало задачей, которую взяли на себя и с которой справлялись синоды и соборы. Traditio веры принимается всерьез, как в субъективном (fides qua), так и в объективном (fides quae) смысле: рядом с традицией свидетельствующих («облака свидетелей», Евр 12, 1) выступает традиция засвидетельствованного. Традиция, таким образом, во всеобъемлющем смысле переплетена с жизнью Церкви: богословие и епископское служение имеют здесь общее представительство.