Аннет. Почему ты терпишь, что они называют твоего сына палачом? Ты сделал им одолжение, приперся в их дом, выслушиваешь оскорбления и нотации и лекции про жителя цивилизованного мира, и правильно наш мальчик сделал, что вломил вашему, а вашей декларацией прав человека я жопу подотру!
Мишель. Глоток рома — и вот оно, истинное лицо. Что сделалось с этой милой, доброжелательной, учтивой женщиной?
Вероника. А, я говорила! Говорила я тебе?!
Ален. Что ты ему говорила?
Вероника. Что она фальшивая дрянь, вот что. Что эта женщина насквозь фальшива, вот что. Тысяча извинений.
Ален. Когда ты ему это говорила?
Вероника. Пока вы были в ванной.
Ален. Ты так говорила о человеке, которого видела четверть часа?
Вероника. У меня чутье на такие вещи, с первого взгляда.
Мишель. Это правда.
Вероника. Это как инстинкт.
Ален. А фальшива — это в каком смысле? Что ты в это вкладываешь?
Аннет. Я не хочу больше этого слышать! Почему ты заставляешь меня снова погружаться во все это, Ален?!
Ален. Успокойся, Тотоша.
Вероника. Она двуличная, вот что я имею в виду. Корчит святошу, но это же все фасад. Ей не больше дела до правды, чем вам. А внутри — тот же целлулоид.
Мишель. Это точно.
Ален. Да, точно.
Вероника. Как?! Вы сами признаете, что…
Мишель. Да их вообще ничто не скребет! С самого начала ничего не скребло! Ни его, ни ее, ты была права!
Ален. И ты был прав, да, умник?
Вероника. Не надо, не надо отдавать мне должное!
Аннет. А меня скребет! Меня очень скребет!
Ален. Нас скребут только наши собственные чувства, дорогая, и это нормально, дорогая, ты же не мать Тереза, а я тем более!
Вероника. С какой стати она моя? При чем здесь вообще Джейн Фонда?!
Ален. Да ладно, одна шайка. Вы с ней принадлежите к одному типу женщин, озабоченных, социально активных, решающих проблемы, скребанутых на всю голову — но поверьте, это совершенно не то, что мы ценим в женщине. Поймите, мы любим женщину за нежность, чувственность, дикость, за гормоны, черт возьми! Баба, двинутая на проблемах своей тонкой души, озабоченная судьбами мира, вгоняет мужчину в депрессию, даже вашего Мишеля, посмотрите на него, ведь он в постоянной депрессии…
Мишель. За меня-то не говори.
Вероника. Да какого хрена ты лезешь со своим мнением о женщинах? Кто тебя спрашивал? Кто ты такой, чтобы твое мнение о женщинах кого-то заботило?!
Ален. Орет, как резаная свинья.
Вероника. А она не орала? Не орала?! Когда распиналась тут, как правильно сделал ее мальчик, побив нашего сына?!
Аннет. Да, он правильно, правильно сделал! По крайней мере, он растет мужчиной, а не сопливым маленьким кляузником!
Вероника. Твой сын стукач, это еще хуже!
Аннет. Идем, Ален! Что мы делаем на этой помойке, в этом гадюшнике?!
Мишель
Аннет. Мои.
Мишель
Аннет. Нет.
Мишель. Знаете, как я всегда говорю…
Ален. Нет, нет…
Вероника. Да, солнышко… Хорошо… Слушай, может, ты сделаешь уроки у Аннабеллы? Нет, солнышко, не нашли. Да, я прошла всю дорогу до магазина и обратно. Но знаешь, солнышко, Зубастик такой сильный… Они очень выносливые зверьки, мне кажется, ты должна верить в него! Неужели ты думаешь, что ему нравилось в клетке? Папа очень грустит, он совсем не хотел обидеть тебя! Ну конечно, простишь. Конечно, ты опять будешь с ним разговаривать. Солнышко, мы и так сейчас слишком беспокоимся из-за твоего брата. Нет, конечно, не умрет с голоду! Он будет есть корешки, листики, орешки… желуди, каштаны… Конечно, он же лучше знает, чего ему хочется. Всякие червячки, личинки, веточки… Они же всеядные. Ждем тебя, солнышко.