Бог войны

О том, что слово «грузины» используется сегодня в ином, отличном от прежнего смысле, писал, в частности, исследователь XIX века Иван Шопен в своей книге «Новые заметки на древние истории Кавказа и его обитателей» (Спб, 1866). Шопен пишет: «Объяснив, таким образом все придаточные названия, которыми так НЕПРАВИЛЬНО и так продолжительно именовали и именуют страну, известную у нас под именем ГРУЗИИ, остается сказать, что из тамошних туземцев никто не признает ни одного из сих наименований (Грузины, Georgiens, Джорджаны, Газраны – Авт.), считая их в отношении себя совершенно чуждыми. Они, безусловно, называют себя Картвелами или Картули, а землю свою – Картли» [eg76], с. 210. Русским словом «грузины» – то есть, вероятно, «жители ГРУЗНЫХ, больших гор», «горцы» – их назвали в Санкт-Петербурге после завоевания Грузии в первой половине XIX века.

Даже в современном грузинском языке Грузия называется не «Грузией», а «Сакартвело», грузин же – «картвели». Как мы начинаем понимать, ничего общего с историческими грузинами, упоминаемыми в старых документах – то есть с терскими и гребенскими казаками, – современные «грузины»-картвелы не имеют. Отождествление исторических грузин с картвелами – еще одна историческая подтасовка времен династии Романовых. В свете нашей реконструкции совершенно ясно, зачем это им понадобилось. После разгрома Пугачева в конце XVIII века (см. нашу книгу «Пугачев и Суворов. Тайна сибирско-американской истории») руки Романовых впервые дотянулась до Кавказа, одного из последних оплотов старого Русско-Ордынского правления. Скорее всего, у власти там еще оставались гребенские казаки, именуемые в документах XVI–XVIII веков грузинами. Вероятно, именно с ними в первую очередь и воевали Романовы во время жестокой и кровопролитной Кавказской войны. Уничтожив гребенских казаков (и изобразив эту войну как войну «с чеченцами и прочими горцами»), Романовы заявили, что Грузия, мол, «добровольно» присоединилась к России по воле «грузинского народа». При этом роль «грузинского народа» была отведена картвелам. Подобно тому, как примерно в то же время, в конце XVIII века, роль летописных пермяков была отведена коми-зырянам, летописных вятичей – русскому населению отдаленного города Хлынова, переименованного при этом в Вятку, и т. п. См. наши книги «Новая хронология Руси» и «Библейская Русь».

Вернемся к книге Плещеева. Он описывает любопытную сцену, показывающую, в частности, что терские казаки – они же грузинские дворяне, – прекрасно знали не только русский, но и татарский язык. Показательно, что самому Плещееву (офицеру романовских войск), а также сопровождавшим его западноевропейцам, это «безобразное использование русскими казаками татарского языка» очень не понравилось.

А именно, Плещеев рассказывает, что по просьбе «мамелюка-грузина» Зюльфигар-Бея терский казак и грузинский дворянин Осип Парамонов устраивал «непростительные бесчиния», а именно – ПЕЛ ТУРЕЦКИЕ ПЕСНИ. Этим он вызывал глубокое негодование члена российского посольства, пруссака, господина Клиненгау. Плещеев пишет: «Господин Клиненгау, природный Прусак… Его НЕСКАЗАННО ПЕЧАЛИЛО, что Бей за столом преклонял прозьбами бывшаго с нами Терского Козака Осипа Париаманова петь Турецкия песни. Он считал все сии безчиния непростительными, думая, что Бей воспитан по княжески, согласно с воспитанием Европейских Принцов» [eg15], с. 7.

Итак, Плещеев свидетельствует, что терские казаки, они же грузинские дворяне, прекрасно владели татарским (турецким) языком. И даже пели турецкие песни.

Старый обычай терских казаков говорить В СВОЕМ КРУГУ по-татарски был отмечен и Львом Толстым в его известном рассказе «Казаки (Кавказская повесть)». Причем – с тем же самым нескрываемым оттенком неприязни, что и у Плещеева. Толстой пишет: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски. Несмотря на то, этот христианский народец… считает себя на высокой степени развития и признает человеком только одного казака; на все же остальное смотрит с презрением» [eg19], том 3, с. 160.

Поразительно, как одинаково неприязненно относились и Толстой и Клиненгау и Плещеев к тому, что русские православные люди – терские и астраханские казаки, – говорили по-татарски. Причем, не как на иностранном, а как на СВОЕМ языке, МЕЖДУ СВОИМИ.

Нетрудно понять источник этой неприязни. Романовские историки веками внушали русскому обществу, будто бы татарский язык – чужой для русских. Дескать, это язык «плохих завоевателей», которые целых триста лет томили русский народ под «монголо-татарским игом». Это естественным образом вытекало из лживой романовской теории о монголо-татарском завоевании Руси.