Бог Войны

Мы остались с флотом, хотя я не смог бы сказать зачем, поскольку ни один корабль не бросил нам вызов. Армия Этельстана шла вперед, а флот продвигался вдоль северного побережья земель Константина. Мы резали скот, жгли рыбацкие лодки, отнимали жалкие припасы зерна и ломали убогие хижины с покрытыми дерном крышами. Там, где земля кончалась зазубренными утёсами, Этельстан провозгласил победу. Я сошел на берег у края земель, и Этельстан пригласил меня на то, что он назвал празднеством, но на самом деле это было сборище двух десятков человек, которые ели жилистую говядину и пили кислый эль в продуваемом ветром шатре. Мой сын был среди гостей.

— Жалкая страна, — сказал он мне, — холодная, сырая и бедная.

— Они не сражались с вами?

— Несколько стычек, ничего больше, — презрительно ответил он.

Этельстан услышал его слова.

— Я предлагал им битву, — крикнул он через стол. — Я втыкал ореховые колья.

— Я думал, так делают только норманны, мой король.

— Разведчики Константина видели, как мы это делаем. Они знают, что это значит! Но Константин не посмел показаться.

Этот старинный обычай принесли в Британию люди с драккаров. Воткнуть ореховый кол означало выбрать поле битвы и пригласить врага прийти и сражаться. Но Константин слишком умен, чтобы принять приглашение. Он знал, что армия Этельстана превосходит его числом, и так он даст саксам легкую победу, а потому придерживал свои силы для другого дня. Поле между ореховыми кольями осталось пустым.

А мы отправились на юг.

Я позволил Спирхафоку лететь вперёд, оставив флот Этельстана ковылять далеко позади, и холодным осенним днём наступил долгожданный час, когда мой корабль обогнул пески Линдисфарены и скользнул домой, в беббанбургскую гавань. Бенедетта ждала меня, а в очаге, согревая зал, пылала куча пла́вника. Я вернулся домой.

Три недели спустя мимо крепости прошла армия Этельстана. Битвы не было, но когда я встретил его за воротами Черепа, он был всё таким же разгоряченным. По его словам, скотты были посрамлены.

— Они вывели своё войско из Камбрии! Жалкий Эохайд бежал прочь, олдермен Альфгар вернулся в Кайр Лигвалид.

Альфгар был одним из двух олдерменов, посланных усмирять Камбрию.

— Хорошо, мой король, — сказал я, потому что любые другие слова лишь разозлили бы Этельстана. Эохайд вполне мог и вернуться в Шотландию, но норвежцы Камбрии, без сомнения, ждали защиты с севера, и хотя Альфгар и его гарнизон вернулись в Кайр Лигвалид, их по-прежнему окружали противники, враждебные и недовольные. — Ты разделишь с нами наш ужин, мой король?

— С удовольствием, лорд Утред, с удовольствием!

Он привёл с собой в крепость пару десятков человек. Ингилмундр, который был среди них, шатался по бастионам и, видимо, прикидывал, как лучше напасть. Но епископу Оде я обрадовался и выбрал момент, чтобы поговорить с ним наедине. Мы вдвоем сидели и смотрели на бурлящее под ветром море, освещенное холодным светом луны.

— Я встречался с Анлафом, — сказал я ему.

— Король знает?

— Я ему не говорил. Он и так подозрителен по отношению ко мне.

— Он узнает!

— От тебя?

— Нет, господин.

— До него, несомненно, дойдут слухи, но я буду все отрицать.

— Например, как убийство Гутфрита?

— Без Гутфрита мир стал лучше, — резко ответил я.

— Я заметил новый череп на воротах, — хитро сказал Ода, я не ответил, и он усмехнулся. — Так скажи мне, чего хочет Анлаф?

— Нортумбрию.

— Ничего удивительного.

— И он думает, что Константин ему ее даст.

Ода провел пальцами по кресту на груди.

— Зачем Константину норвежский король-язычник на южной границе?

— Чтобы унизить Этельстана, конечно же. И он знает, что Этельстан никогда не позволит скоттам править в Эофервике.

— Но с чего Этельстан позволит править там Анлафу?

— Он не позволит. Но если у Анлафа будут в союзниках скотты? Страт-Клота? Люди с островов Судрейяр? Все северные язычники?

— Все северные язычники? — с нажимом повторил Ода, глядя на мой молот.

Я невесело рассмеялся.

— Не я. Я останусь здесь и построю стены повыше.

Ода улыбнулся.

— Потому что ты стар? Я припоминаю, что Беовульф был в твоем возрасте, когда сражался с драконом, господин. И убил его.

А я сидел на том самом месте у стен зала, где впервые услышал об огромном драконе, летящем на юг, покоряя своими серебряными крыльями море.

— Беовульф — герой, — возразил я, — да, он убил дракона, но и сам погиб.

— Он исполнил свой долг, друг мой, — сказал Ода и замолчал, слушая доносившееся из зала пение. Этельстан привел своего арфиста, который сейчас играл знаменитую песнь об Этандуне — о том, как Альфред победил Гутрума и его великое войско. Воины стучали по столам и хором ревели слова, особенно строки, где Утред Северянин сразил врага. «Могуч был его меч и велик его голод, — ревели они, — и многие даны пожалели о том дне». Неужели я единственный из ныне живущих, кто сражался при Этандуне?

— Стеапа еще жив? — спросил я Оду.

— Жив! Стар, как и ты, но еще крепок. Он хотел идти с нами в Шотландию, но король повелел ему остаться дома.

— Потому что он стар?

— Напротив! Потому что королю требовался сильный воин, чтобы защищать побережье, если придут корабли северян.