Бог здесь был, но долго не задержался

Омар Гэдсден пребывал в зубоврачебном кресле — рот открыт, под языком хромированная трубка для удаления скопившейся слюны. Время от времени Полетт, — как и полагается, в белом халате, — протягивала к нему руку, чтобы ваткой вытереть слизь с подбородка. Гэдсдена, комментатора новостей на Общеобразовательном телевидении, она не раз видела на телеэкране — еще до того, как он зачастил в кабинет к доктору Левинсону, чтобы вставить искусственную верхнюю челюсть. Ей нравились его седые, серебристые волосы, его хорошо поставленный бархатный баритон; его презрительная, вызывающая неучтивость к этим дуракам из Вашингтона и как он кривил уголки губ, выражая недовольство политикой, проводимой его телеканалом, — гораздо в большей степени, чем это допускалось руководством.

В трубке для удаления слюны раздавалось бульканье; верхние зубы, превратившиеся в остро заточенные обломки, ожидали, когда доктор Левинсон наденет на них мост, — сейчас его осторожно обтачивал дантист, перед тем как водворить на место. Да, Омар Гэдсден в эту минуту совсем не похож на уверенного, красноречивого ведущего вечерней программы, одну из самых ярких личностей на своем канале. Вот уже несколько недель, почти каждый день, он стоически выносит страдания (доктор Левинсон так старательно сверлит ему зубы), а в его благородных черных глазах отражается острая боль — след тяжких испытаний, через которые он проходит, Омар со страхом поглядывает на врача, — чем-то обрабатывает поблескивающие сводчатые искусственные челюсти, лежащие на мраморной доске высокого шкафа с инструментами, плотно придвинутого к стене небольшого кабинета.

Сейчас болезненно-скорбному виду Омара порадовались бы враги, думала Полетт, и прежде всего — вице-президент. Ей по-матерински жаль этого страдальца, хотя и самой, всего двадцать четыре. За последний месяц на очень сдружилась с комментатором; постоянно готовила ему шприцы для укола новокаином, поправляла клеенчатый фартучек, завязанный на шее, видела, как он сплевывает кровь в стоявшую рядом с креслом миску.

Перед началом приема и после, когда он демонстрировал образцовое, несгибаемое мужество, у них обычно происходили короткие, но очень полезные беседы о текущих событиях; он то и дело намекал ей о грядущих скандалах среди сильных мира сего; предрекал политическую, финансовую и экологическую катастрофы, которые ожидает Америку. Полетт, само собой, набирала очки у своих друзей, когда в довольно осторожных выражениях передавала им смелые скоропалительные выводы Омара Гэдсдена — целиком ей доверял.

Несомненно, что она нравится мистеру Гэдсдену. Он обращался к ней только по имени и, когда звонит, чтобы перенести прием, Омар интересуется, как она поживает, и называет ее ангелом древнегреческой богини здоровья Гигиены. Однажды после двух часов сверления, когда доктор Левинсон поставил наконец на место временный верхний мост, Омар сказал ей: «Полетт, когда все это кончится, я угощу вас самым лучшим в городе ланчем».

Сегодня как раз все должно закончиться; Полетт гадала про себя, не забыл ли он свое обещание, когда зазвонил телефон.

— Прошу меня простить, — извинилась она и вышла из кабинета, в своем хрустящем, накрахмаленном халате, плотно облегавшем ее красивую грудь, — телефон на ее столике в приемной.

— Кабинет доктора Левингсона. Доброе утро.

Высокий, по-детски пронзительный голосок Полетт никак не вязался с ее крупной фигурой и пышными женскими формами. Зная, конечно, об этом, она, увы, ничего не могла поделать. Стоило ей понизить голос, как он звучал совершенно иначе и казалось, что она намеренно выдает себя за кого-то другого.

— Миссис Андерсон? — послышалось в трубке.

— Да, это я. — Полетт где-то слышала этот голос, но никак не могла вспомнить, где именно.

— Это говорит Кристофер Бэгшот.

— Слушаю! — Она ждала, — и имя ей знакомо, как и голос, но ускользает из памяти.

— Из книжного магазина на углу улицы Браусинг.

— Да-да, конечно! — спохватилась Полетт и принялась листать журнал посещений, отыскивая незаполненные строки в расписании на следующую неделю.

Доктор Левинсон всегда очень занят, у него полно пациентов, и порой им приходится ждать своей очереди несколько месяцев. Теперь она вспомнила Бэгшота, и ее немного удивило, что он позвонил. У него, насколько подсказывает ей профессиональная память, отличные белые зубы, только клыки чуть длиннее обычных, что придает ему немного странное, неприятное, диковатое выражение. Но нельзя ведь судить о человеке по одним только зубам.

— Я вот что вам звоню, мисс Андерсон, — начал он, чувствуя, как трудно ему говорить. — В Ассоциации христианской молодежи сегодня вечером состоится лекция, будет читать профессор Колумбийского университета, «Вы и ваша окружающая среда». Я и подумал: может быть, если вы свободны… Мы могли бы прежде где-нибудь перекусить и потом… — Он умолк.