Богач, бедняк. Нищий, вор.

Аксель, дядя Харольд и адвокат ожидали его в кабинете Хорваса. Том сразу заметил, какой больной вид у отца. Даже в тот день, когда отец его ударил, Аксель выглядел лучше.

— Томас, — обратился к нему адвокат, — я рад сообщить тебе хорошую новость. Все решилось как нельзя лучше. Ты свободен.

— Вы хотите сказать, что никто меня здесь не держит? — спросил Томас, с сомнением оглядев сидящих в кабинете мужчин. Лица у всех них были отнюдь не радостными.

— Совершенно верно, — ответил адвокат.

— Пошли. Я уже и без того потерял достаточно времени в этом вонючем городе. — Аксель резко повернулся и, прихрамывая, вышел. На улице ярко светило солнце. В камере окон не было, и, сидя там, невозможно было определить, какая на улице погода. Отец и дядя Харольд шли по обе стороны от Томаса, и он по-прежнему чувствовал себя под арестом.

В машине Аксель уселся спереди рядом с братом, Томас в одиночестве сидел на заднем сиденье. Он ни о чем не спрашивал.

— Если тебе интересно знать, я тебя выкупил, — сказал Аксель. Он даже не повернулся к Томасу и говорил, уставившись прямо перед собой. — Отдал этому Шейлоку пять тысяч за его фунт мяса. Наверно, еще никто не платил таких денег за полчаса с девкой. Надеюсь по крайней мере ты получил тогда удовольствие.

Томасу хотелось сказать отцу, что он жалеет о случившемся и когда-нибудь постарается вернуть отцу эти деньги, но у него не поворачивался язык.

— Только не думай, что я сделал это ради тебя или ради Харольда… — продолжал Аксель. — Помри вы оба хоть сегодня, у меня бы даже аппетит не испортился. Я сделал это ради единственного стоящего человека в семье — ради твоего брата Рудольфа. Я не хочу, чтобы он начинал взрослую жизнь, имея вместо приданого брата-каторжника. Мы с тобой сегодня видимся последний раз. Я не желаю больше тебя знать. Сейчас я сяду на поезд, уеду домой, и между нами все кончено. Ясно?

— Ясно, — ответил Томас.

— Ты тоже сегодня же уедешь из города, — дрожащим голосом подхватил дядя Харольд. — Это условие мистера Чейса, и я с ним полностью согласен. Я отвезу тебя сейчас домой, ты соберешь свои вещи и больше ни одной ночи не останешься под моей крышей. Это тебе тоже ясно?

— Да, да, — раздраженно сказал Томас. Пусть он катится вместе со своим городом ко всем чертям. Кому нужна эта дыра?

Больше они не разговаривали. Дядя Харольд подвез Акселя к вокзалу, где тот вышел и, не сказав ни слова и даже не закрыв за собой дверцу, захромал прочь.

В комнатке на чердаке на его кровати лежал старый, потрепанный чемодан. Томас узнал его. Чемодан принадлежал Клотильде. Простыни с кровати были сняты, а матрас скатан, точно тетя Эльза боялась, что племянник решит вздремнуть несколько минут перед отъездом.

Томас быстро побросал в чемодан свои немногочисленные пожитки: несколько рубашек, нижнее белье, носки, вторую пару туфель и свитер. Затем снял рабочий комбинезон, в котором его арестовали, и переоделся в новый серый костюм, купленный ему тетей Эльзой на день рождения. Закрыв чемодан, он спустился вниз и пошел на кухню — ему хотелось поблагодарить Клотильду за чемодан, но ее в кухне не было.

В столовой стоял дядя Харольд и доедал большой кусок яблочного пирога, запихивая его в рот дрожащими пальцами. Он всегда ел, когда нервничал.

— Если ты ищешь Клотильду, не трать силы попусту, — сказал дядя Харольд. — Я отправил ее в кино вместе с девочками и Эльзой.

Что ж, подумал Томас, по крайней мере она хоть кино посмотрит. Нет худа без добра.

— У тебя есть деньги? — спросил дядя Харольд, с жадностью глотая пирог.

— Я не хочу, чтобы тебя арестовали за бродяжничество и все началось сначала.

— Есть, — сказал Томас. У него был двадцать один доллар и мелочь.

— Прекрасно. Давай сюда ключи.

Томас достал из кармана ключи и положил их на стол. Ему хотелось бросить остатки пирога в физиономию дяде Харольду. Но что бы это изменило?

Они глядели друг на друга в упор. На подбородке у Харольда повисли крошки пирога.

— Поцелуйте за меня Клотильду, — сказал он и вышел из дома.

На вокзале он купил билет за двадцать долларов, чтобы уехать от Элизиума как можно дальше.

10

Всю ночь кошка смотрела на него злыми немигающими глазами. Ее холодный взгляд смущал Рудольфа: он чувствовал себя неуверенно, когда кому-то не нравился, пусть даже кошке.

Он пытался завоевать ее расположение: лишний раз подливал в миску молока, гладил, приговаривал: «Хорошая киса, хорошая», но кошка знала, что все это притворство, и, свернувшись в клубочек, обдумывала план убийства.