Богач, бедняк. Нищий, вор

И они умолкли, пока не приехали на «Клотильду». Кейт, Уэсли и Дуайер в обычной рабочей одежде стояли в ожидании на палубе. У Дуайера и Уэсли были заплаканные глаза, но на лице Кейт, застывшем от горя, не было даже следа слез. Рудольф поставил урну в рубке, Дуайер взялся за штурвал и включил единственный двигатель. Уэсли втянул сходни и, прыгнув на берег, бросил Кейт на борт два якорных каната. Затем перепрыгнул через отделявшую яхту воду, опустился, как кошка, на палубу и побежал помогать Кейт вытаскивать якорь.

Все было так обыденно, так похоже на все другие времена, когда они уходили из порта, что Рудольфу казалось — вот сейчас из рубки выйдет враскачку Том, покуривая трубку.

Белоснежное, с голубой полосой по борту, маленькое судно вышло из порта при свете утреннего солнца — на открытой палубе нелепо торчали две фигуры в черном.

Все молчали. Они еще накануне все решили. Около часа они плыли на юг, удаляясь от берега. На одном двигателе им было не отойти далеко в море, и береговая линия четко просматривалась за кормой.

Ровно через час Дуайер развернул яхту и заглушил двигатель. В пределах видимости не было ни одного судна, а море застыло в таком глубоком покое, что не слышалось даже всплеска. Рудольф вынес из рубки урну и открыл ее. Кейт принесла снизу сноп белых и красных гладиолусов. Все встали в ряд на корме лицом к бескрайнему пустынному морю. Уэсли взял у Рудольфа урну. Слезы на его глазах уже высохли. На мгновение он неподвижно застыл, потом стал бросать прах отца в море. Это заняло лишь одну короткую минуту. Ветер подхватил пепел и понес его вдаль, пылинки таяли на голубой глади Средиземного моря.

«Тело отца, — подумал Рудольф, — тоже качается в морской глуби».

Женственным, плавным движением округлых загорелых рук Кейт бросила в воду цветы.

Уэсли кинул за борт урну. Она тотчас затонула. Затем Уэсли вошел в рубку и запустил двигатель. Теперь они плыли к берегу, и он направил яхту точно в узкий вход порта.

Кейт спустилась вниз, а Дуайер прошел на нос яхты, оставив мертвенно-бледных Рудольфа и Гретхен на корме.

Подставив себя летящему навстречу легкому бризу, Дуайер стоял на носу яхты и смотрел, как приближаются залитые ослепительным светом утреннего солнца белые особняки, старые крепостные стены и зеленые сосны.

«Погода для богачей», — вспомнилось ему.

Нищий, вор

Посвящается Джиму и Глории

Часть первая

Глава 1. Из записной книжки Билли Эббота

1968

По словам Моники, я пустое место. Правда, говорит она это не на полном серьезе. Что же касается меня, то я не считаю Монику пустым местом. Но раз уж я в нее влюблен, то быть объективным трудно. Подробнее об этом дальше.

Однажды она поинтересовалась, что я пишу в этой записной книжке. Я ответил, что поскольку, как неустанно твердит наш полковник, мы здесь, в НАТО, на огневом рубеже цивилизации, то грядущим поколениям будет любопытно узнать, что означало быть на огневом рубеже цивилизации в Брюсселе во второй половине двадцатого века. Вдруг какой-нибудь покрытый атомной пылью ученый, роясь в руинах города, наткнется на обугленную по краям, покрытую пятнами засохшей крови (моей собственной) записную книжку и будет благодарен У. Эбботу-младшему за его старания поведать потомкам о жизни простого американского солдата, защищавшего цивилизацию в этой части Европы, рассказать о цене на устрицы в ту пору, о форме и объеме бюста его возлюбленной, о доступных ему развлечениях вроде постельных утех и кражи армейского бензина и так далее.

«И часто ты занимаешься такой ерундой?» — спросила Моника.

«А чем мне еще заниматься?» — возразил я.

«Разве у тебя нет никаких убеждений?» — полюбопытствовала она.