Богач, бедняк. Нищий, вор

— Я сразу поняла, как только вы вошли, — сказала она. — По вашему костюму. Вы приехали сюда отдыхать?

— Отчасти, — ответил он.

Стоит ли продолжать разговор? Он не умел общаться с незнакомыми людьми, а особенно с женщинами. Она не походила на нью-йоркских проституток, но он во Франции, а не в Америке — кто знает, как одеваются и ведут себя французские проститутки. Кроме того, к нему вообще редко приставали женщины. Джонни Хит, его приятель и адвокат, утверждал, что в Рудольфе чувствуется какая-то суровость, их отпугивающая. К самому Джонни приставали повсюду: на улице, в баре, на вечеринках. В нем никакой суровости, по-видимому, не было.

Еще в юности Рудольф научился держаться отчужденно и сухо, считая, что таким образом заявляет о своей принадлежности не к тем, среди кого он вырос — людям, легким на знакомство, по-плебейски шумным, веселым и общительным, — а совсем к другому классу. «Не перегнул ли я на этот раз палку?» — размышлял он, глядя на женщину за соседним столиком.

— Вам нравится в Ницце? — спросила женщина. Голос у нее был низкий, даже с хрипотцой, но приятный.

— Более или менее, — ответил он.

— Вы остановились в отеле?

— Нет, — сказал он. — Я здесь проездом, — добавил он. А почему бы и нет? Иногда полезно вспомнить, что ты мужчина. Он улыбнулся женщине. Улыбаться было приятно. — Разрешите вас угостить?

Он ни разу в жизни не приглашал выпить незнакомого человека, будь то мужчина или женщина.

— Я один, — рискнул признаться он. — По-французски говорю плохо. Был бы рад с кем-нибудь познакомиться. С кем-нибудь, кто владеет английским. — «Как будто нельзя было обойтись без этой лицемерной фразы», — подумал он.

Женщина посмотрела на часы, делая вид, будто принимает решение.

— Что ж, — согласилась она, — можем познакомиться. — И улыбнулась ему. «Улыбаясь, она становится хорошенькой», — заметил он. У нее были белые зубы и премилые морщинки вокруг темно-серых глаз. Она сложила журнал, взяла свою сумку, встала и прошла три шага, разделявшие их столики. Он тоже встал, отодвинул для нее стул, и она, поблагодарив его, села.

— Я пользуюсь любой возможностью говорить по-английски, — объяснила она. — Я прожила три года в Вашингтоне среди американцев и даже стала чувствовать к ним симпатию.

«Разыгрывает гамбит, — подумал Рудольф, но мысль эта не отразилась на его лице. — Будь я швед или грек, она сказала бы, что привыкла к обществу шведов и греков. Интересно, чем она занималась эти три года в Вашингтоне? За плату развлекала чиновников и конгрессменов в номерах мотелей?»

— Я тоже — к некоторым, — отозвался он.

Она чуть усмехнулась, как и подобает благовоспитанной даме. Нет, она определенно не похожа на расфранченных девиц, бродящих в поисках добычи по улицам Нью-Йорка. Он слышал, что в Америке тоже есть благовоспитанные шлюхи, которые берут сто долларов в час, а то и больше, и которых можно вызвать только по телефону: не занятые в спектаклях актрисы, манекенщицы, элегантные домашние хозяйки, зарабатывающие себе на норковую шубу, — но ему никогда не доводилось видеть их воочию. По правде говоря, он ни разу не произнес, обращаясь к проститутке, больше трех слов: «Спасибо, не надо».

— А французы вам нравятся? — спрашивала женщина.

— Более или менее, — ответил он. — А вам?

— Некоторые, — снова усмехнулась она.

Появился официант. Лицо его ничего не выражало — такие переходы от столика к столику он видел и раньше.

— La même chose? Un vin blanc?[35] — спросил Рудольф у женщины.

— А! — сказала она. — Вы говорите по-французски?

— Un petit peu[36], — отозвался Рудольф. Он слегка захмелел и был настроен игриво. Сегодня вечер удовольствий, забав, красивых французских игрушек. Как бы ни развернулись события, дама убедится, что она имеет дело не с обычным американским туристом. — Je 1’ai etudié à 1’école[37]. В средней школе. Как это сказать по-французски?

— Collège? Lycée?[38]

— Lycée, — с удовольствием подтвердил он.

Официант переступил с ноги на ногу, деликатно намекая, что вовсе не обязан весь вечер стоять и слушать, как американец пытается вспомнить, чему его учили в школе на уроках французского, чтобы поразить подцепившую его дамочку.

— Monsieur? — сказал официант. — Encore un cognac?[39]

— S’il vous plaît[40], — с достоинством отозвался Рудольф.

После этого они заговорили сразу на двух языках и вместе хохотали над французскими фразами, которые Рудольф с трудом выкапывал в памяти, рассказывая о пышногрудой учительнице французского языка у них в школе, о том, как считал себя влюбленным в нее, как по-французски писал ей о своей страсти, как однажды нарисовал ее обнаженной и как она отобрала у него этот рисунок. Женщина слушала его с удовольствием, поправляла ошибки, хвалила, когда он произносил без запинки больше трех слов подряд. «Если все французские шлюхи похожи на нее, — подумал Рудольф, — тогда понятно, почему проституция считается такой уважаемой профессией во французском обществе».

Затем женщина (он спросил, как ее зовут, оказалось — Жанна) посмотрела на часы и стала вдруг серьезной.