Богач, бедняк. Нищий, вор

— Англичанин распространялся насчет того, что им, англичанам, пришлось-де воевать не только за себя, но и за американцев. Уэсли тогда еще и на свете-то не было, что ему за дело до этого, черт побери? Господи, да начни хоть десять англичан кричать, что все американцы трусы, сутенеры и развратники, его собственный отец ни за что не полез бы в драку. А Уэсли полез. Я ни разу не видел его в деле, но Том мне рассказывал про него: я понял, что будет, схватил его за руку и говорю: «Пошли, парень. Нам пора». Но тут этот англичанин — лет тридцати, а весу в нем, наверное, фунтов двести, да и пива он налакался порядком — повернулся к нему и говорит: «А ну-ка, сынок, повтори, что ты сказал». И Уэсли все так же тихо и вежливо повторил: «Заткни пасть, паразит, и кончай тявкать про американцев!» И даже тогда все могло закончиться тихо и мирно, потому что девица схватила англичанина за рукав и стала уговаривать: «Пойдем домой, Арнольд». Но он вырвался и спрашивает: «Ты с какого судна, приятель?» И потихоньку тянется за пивной бутылкой на стойке. «С “Клотильды”», — отвечает Уэсли, а я чувствую: он весь напрягся. «Поищи себе место на другом судне, сынок, — засмеялся англичанин. — Не думаю, что на «Клотильду» теперь будет спрос». По-моему, этот смех Уэсли и доконал. Он вдруг рванулся, первым схватил бутылку и как шарахнет англичанина по башке. Англичанин упал, весь в крови, вокруг поднялся крик, а Уэсли — видели бы вы тогда его физиономию — принялся бить англичанина ногами. И где он научился так драться! Лупит ногами, подумать только! И хохочет как чокнутый. Я повис на нем, стал его оттаскивать, а он-то, наверное, даже не заметил. Рядом со столиком сидели двое полицейских в штатском, они его и схватили, но он одному двинул — тот с копыт. Тогда второй полицейский вытащил дубинку, саданул Уэсли по затылку, и на этом драка закончилась. Они выволокли Уэсли из бара и посадили в полицейскую машину; меня в машину не пустили, поэтому я со всех ног побежал в участок, а навстречу мне на полной скорости, с включенной сиреной и мигалкой промчалась скорая помощь. В каком там виде сейчас этот англичанин? — вздохнул Дуайер. — Вот и все, — устало заключил он. — Пожалуй, все. Теперь вы понимаете, почему я позвонил вам в отель?

— Спасибо, что позвонили, — тоже вздохнул Рудольф. — Подождите здесь. Сейчас узнаю, как обстоит дело.

— Я бы пошел с вами, — сказал Дуайер, — только они еще больше разозлятся.

Расправив плечи, Рудольф вошел в полицейский участок. Глаза обожгло ярким светом, но зато там было тепло. Жаль, что он в мятом костюме, небрит и, по словам Гретхен, выглядит так, будто только что переспал с женщиной, а то бы он чувствовал себя куда увереннее. Он помнил также, что от него по-прежнему пахнет духами. «Не так ты одет и не тем пахнешь», — подумал он, подходя к высокой конторке, за которой, мрачно взирая на него, восседал толстый полицейский с выбритыми до синевы скулами.

«Как расширяют кругозор путешествия, — думал Рудольф, улыбаясь или надеясь, что улыбается полицейскому, — любуешься соборами, спишь с женой европейского офицера, плаваешь над судами, затонувшими во время войны, знакомишься с иноземными обычаями, чужими товарами и напитками, полицейскими участками, крематориями».

— Моя фамилия Джордах, — медленно произнес он по-французски. — Я американец… — Слышал ли полицейский о Лафайете, плане Маршалла, Дне высадки союзников во Франции? Тогда можно рассчитывать на благодарность. Если, конечно, она существует. — По-моему, у вас здесь мой племянник Уэсли Джордах.

Полицейский ответил так быстро, что Рудольф его не понял.

— Говорите помедленнее, пожалуйста, — попросил он. — Я не силен во французском.

— Приходите к восьми утра, — медленно произнес полицейский.

— Я бы хотел повидать его сейчас, — настаивал Рудольф.

— Я сказал — к восьми утра, — нарочито медленно повторил полицейский и для большей наглядности показал восемь пальцев.

Нет, ни о Лафайете, ни о Дне высадки союзников полицейский явно не слышал.

— Может, ему нужна медицинская помощь? — спросил Рудольф.

— Он обеспечен самой лучшей медицинской помощью, — снова так же медленно ответил полицейский. — Приходите в восемь утра. По французскому времени. — И засмеялся.

— Здесь кто-нибудь говорит по-английски?

— Это полицейский участок, мсье, — сказал полицейский. — Вы не в Сорбонне.

Рудольфу хотелось спросить, нельзя ли взять племянника под залог, но он не знал, как это сказать по-французски. Ежегодно в Канн приезжают тысяч пятьдесят американских и английских туристов; неужели ни один из этих мерзавцев не мог взять на себя труд выучить английский язык?

— Я хотел бы поговорить с вашим начальником, — упорствовал он.

— В данный момент он отсутствует.

— Тогда с кем-нибудь еще.

— Кто-нибудь еще — это я. — Полицейский снова расхохотался. Потом нахмурился и сразу стал выглядеть более естественно. — Прошу вас уйти, мсье, — строго сказал он. — Будьте добры очистить помещение.