Богач, бедняк. Нищий, вор

Дядя Рудольф — спаситель, совесть и ангел-хранитель нашей семьи — свято бережет семейные узы и, хотя в настоящее время в своей вечной погоне за добрыми делами и курсирует между Лонг-Айлендом, Коннектикутом, Вашингтоном и столицами Европы, находит время писать пространные письма с предостережениями и советами, на которые никто из нас не обращает внимания. Благодаря его усердию — я не встречал другого человека, который бы так любил писать письма, — я узнал, как поживает он сам, мать, которая теперь стала миссис Доннелли, и мой двоюродный брат Уэсли, который остался в Канне и работает матросом на какой-то яхте. Дядя Рудольф находит время и навещает его в связи с одним делом, которое…

Он перестал печатать, встал и принялся ходить вокруг письменного стола. Затем снова сел, уставился на заложенный в машинку лист бумаги и снова начал печатать, однако теперь уже медленнее.

Даже теперь я продолжаю считать, что ни о чем, связанном с навязчивой идеей Уэсли, лучше не писать. Мы все — мать, дядя и я — пытались увезти его с Лазурного берега. Счастливые воспоминания, мягко выражаясь, у нас с этим местом не связаны. Даже фестиваль принес сплошное разочарование. Вопреки предсказаниям Симпсона жюри не присудило нашей картине ни одной награды. Мать, которая вскоре собирается приступить к съемкам своей второй картины, пишет, что Уэсли отказался от роли, которую она ему предложила и которая должна была принести ему кучу денег, а также от всех подобных предложений. Вообще-то говоря, Уэсли сейчас, несомненно, самый потенциально богатый матрос на всем Средиземном море. В последнем письме он писал мне, что, покончив со своим «делом» на Лазурном берегу, он намерен много работать в кино, накопить денег на яхту, чтобы потом, как его отец, возить пассажиров. Судя по письмам, настроение у него довольно бодрое, но на самом деле это может быть и не так, потому что я тоже пишу своим родственникам бодрые письма. Все же у него есть кое-что, чего нет у меня и что может служить источником бодрости. Когда ему исполнилось восемнадцать, он получил свои тридцать тысяч долларов, правда, за вычетом довольно приличной суммы на уплату налогов, а его девушка перешла в парижское бюро «Тайма» и то и дело летает к нему в Канн. Он также пишет, что, за исключением летних месяцев, много играет в теннис и сейчас, наверное, уже может у меня выиграть. Я же после Жуан-ле-Пэна за ракетку и не брался.