Богач, бедняк

— К тому же ему не понравилось, что она фотографирует только вас. — Она кивнула в сторону мисс Прескотт, которая уже наводила свой объектив на их группу с расстояния нескольких футов.

— Все это издержки его профессии, — вмешался в разговор Джонни Хит. — Он наверняка сумеет их преодолеть.

— Вы не знаете моего отца, — сказала девушка. — Вы бы лучше ему позвонили попозже, успокоили старика.

— Позвоню, но только не сейчас, — небрежно бросил Рудольф. — Когда выкрою время. Через полчаса мы все собираемся выпить. Не хотите ли оба присоединиться?

— Не дай бог, меня увидят в баре, — испуганно возразила Вирджиния. — Вам же это хорошо известно.

— О'кей, — смирился с ее отказом Рудольф. — В таком случае, вместо выпивки у нас будет обед. А ты, Брэд, походи здесь, понаблюдай, постарайся успокоить народ, если вдруг кто-то из них разойдется сверх меры. А чуть позже, мои дорогие, состоятся танцы. Только чтоб они были поприличнее, без непристойности.

— Будем танцевать только менуэты, я настаиваю на этом, — сказал Найт. — Пошли со мной, Вирджиния, я угощу тебя апельсиновой шипучкой, бесплатно, за счет твоего папочки.

С явной неохотой девушка все же позволила Найту увести ее с собой.

— Он явно не мужчина ее мечты, — заключила Гретхен, когда они продолжили экскурсию. — Это сразу бросается в глаза.

— Только не вздумай сказать об этом Брэду, — предупредил ее Рудольф. — Он собирается жениться на ней, хочет стать членом их семьи и основать собственную империю.

— Она очень мила, — сказала Гретхен.

— Достаточно мила, — поправил ее Рудольф. — Особенно для дочери босса.

Какая-то располневшая женщина, с вызывающе накрашенными губами и сильно подведенными глазами, в шляпе, смахивающей на тюрбан, что делало ее похожей на героиню кино 20-х годов, преградила дорогу Рудольфу.

— Eh bien, mon cher Rudolph[67], — сказала она, постоянно моргая и кокетливо изгибая губы. — Tu parles francais toujours bien?[68]

Рудольф галантно поклонился, чего требовала эта знакомая ему шляпка-тюрбан.

— Bonjour, M-lle Lenaut[69], — сказал он. — Je suis tres content de vous voir[70]. Позвольте представить вам мою сестру — миссис Берк. И моего друга — мистера Хита.

— Рудольф был самым способным учеником в моем классе, другого такого у меня больше не было, — сказала она, закатив глаза. — Я всегда была уверена, что он достигнет больших высот в этом мире. Это было видно по всему, за что бы он ни брался.

— Вы слишком добры ко мне, — сказал Рудольф, долго перед ней не задерживаясь. — Когда я учился в ее классе, я писал ей любовные письма, — объяснил он Гретхен с Хитом, когда они пошли дальше. — Правда, так и не отослал их. Отец однажды обозвал ее французской шлюхой… и дал пощечину.

— Что-то я не слышала этой истории.

— Ты многих историй не слышала.

— Как-нибудь вечерком, — сказала она, — мы с тобой сядем вдвоем и ты подробно расскажешь мне всю историю семейства Джордахов.

— Ладно, как-нибудь вечерком, — пообещал ей Рудольф.

— Вероятно, тебе было бы приятно возвратиться в свой родной город в такой торжественный день, — сказал Джонни.

Рудольф, помолчав немного, словно раздумывая, ответил:

— Для меня это просто еще один город. Ладно, пошли взглянем на товары.

Он повел их по магазинам торгового центра. «Инстинкт приобретательства», однажды сказал Колин, развит у нее, Гретхен, выше всякой нормы, но эта гигантская выставка-продажа, этот бесконечный поток товаров, которые неумолимо прибывали с американских фабрик и заводов, явно подействовал на нее удручающе.

Все, или почти все, что вызывало у нее глубокую неприязнь в двадцатом веке, было с большим искусством втиснуто в этот конгломерат нарочито провинциальных белых зданий, и это все создал ее брат, объединил в одно целое, и теперь он с присущей ему ложной мягкостью и скромностью взирал на это конкретное, материальное доказательство его предприимчивости и деловой хватки. Когда он поведает ей историю семейства Джордахов, она в ней непременно выделит одну главу для самой себя.

После осмотра магазинов Рудольф повел их к театру. Они вошли в зал. Здесь сегодня давала премьеру заезжая труппа из Нью-Йорка, какую-то комедию, и сейчас осветители регулировали свет. При оформлении зала вкус старика Калдервуда явно не был решающим фактором. Темно-красный цвет стен, обитые ярко-красным бархатом кресла смягчали бросающуюся в глаза суровость архитектурных линий интерьера, и Гретхен, заметив, с какой легкостью режиссер устанавливал сложное сценическое освещение, поняла, что денег на техническое оснащение зала не пожалели. Впервые за многие годы она почувствовала острое сожаление от того, что когда-то рассталась с театром.

— Как здесь красиво, Руди, — сказала она.

— Должен же был я продемонстрировать хоть что-то, что наверняка придется тебе по вкусу, — тихо сказал он.

Она коснулась его руки, прося прощения за ее, пусть невысказанную, критику всех прочих его достижений.