— Хочется выпить, — сказала она, не поворачиваясь к нему и продолжая нажимать кнопки.
Он налил им бурбона, разбавил его водой. Она выпила его залпом, по-мужски. Интересно, кто из ее любовников научил ее этому?
— Ну, что скажешь? — Он стоял перед ней, чувствуя всю невыгодность положения просителя. Он был босой, без пиджака и галстука, прямо скажем — недостаточно пристойный наряд для такого торжественного объяснения.
— У тебя растрепаны волосы, — сказала она. — Но тебе даже идет такой беспорядок на голове.
— Может, не все в порядке у меня с языком? — спросил он. — Или ты не поняла, что я сказал тебе в спальне?
— Все я поняла. — Выключив радиоприемник, она села на стул, держа обеими руками стакан с бурбоном. — Ты хочешь жениться на мне.
— Совершенно верно.
— Пойдем-ка лучше в кино, — предложила она. — Тут за углом в кинотеатре идет фильм, который мне хотелось бы посмотреть…
— Не увиливай.
— Его демонстрируют последний день, а завтра тебя здесь не будет.
— Я задал тебе вопрос и жду ответа.
— Я должна быть польщена?
— Нет, почему же?
— Ну я на самом деле польщена, если тебе угодно знать. А теперь пошли в кино…
Однако она даже не попыталась подняться со стула. Она так и сидела наполовину в тени, так как единственная лампа освещала только одну сторону. Какая она все же хрупкая, беззащитная. Глядя на нее, Рудольф все больше убеждался, что поступил правильно и сказал ей в постели то, что и следовало ему сказать. И сделал он это не под мимолетным наплывом нежности в этот холодный день, а повинуясь своей глубокой, ненасытной потребности в ней.
— Если ты ответишь мне «нет», то разобьешь мне сердце.
— Ты веришь тому, что говоришь? — Она, глядя в стакан, пальчиком помешивала в нем густую жидкость. Ему была видна только ее макушка и блестящие в свете лампы волосы.
— Да.
— А если без преувеличений?
— Частично, — поправился он. — Сердце мое будет частично разбито.
Теперь засмеялась она:
— По крайней мере, кому-то достанется честный муж.
— Ты ответишь? — спросил он. Стоя над ней, он, взяв за подбородок, поднял ее голову. Испуганные глаза, в которых сквозило сомнение, маленькое бледное личико.
— В следующий раз, когда приедешь в Нью-Йорк, подари мне обручальное колечко.
— Это не ответ.
— Частичный ответ, — уточнила она. — Полный ответ ты получишь только после того, как я хорошенько все обдумаю.
— Но почему?
— Потому что я совершила поступок, который не делает мне чести, — объяснила она, — и теперь я хочу выяснить, как мне поступить, чтобы восстановить уважение к себе самой.
— Что же ты такого сделала? — Он, правда, не был уверен, что ему хочется узнать правду.
— Я оказалась в паршивой ситуации из-за своей чисто женской слабости. У меня была любовная связь с одним парнем, до тебя, а когда начался роман с тобой, я не порвала с ним. Таким образом, я делаю то, на что, как мне казалось, не способна. Сплю одновременно с двумя мужчинами. И он тоже хочет на мне жениться.
— Счастливая девочка, — с горечью в голосе сказал Рудольф. — А он случайно не та самая девушка, с которой ты делишь квартиру?
— Нет, ничего подобного. Девушка существует. Могу познакомить, если хочешь.
— Поэтому ты никогда не разрешала приходить к тебе? Он там живет?
— Нет, не живет.
— Но он там бывает?
С каким удивлением Рудольф вдруг осознал, что ее слова его глубоко ранили, но еще хуже было то, что он сам намеренно старался разбередить рану.
— Одна из самых привлекательных черт в тебе, — сказала Джин, — заключалась в том, что ты всегда был уверен в себе, чтобы не задавать мне вопросы. Если любовь лишит тебя этой привлекательности, то пожертвуй своей любовью, забудь о ней.
— Будь проклят этот день, — вздохнул Рудольф.
— Думаю, пора закругляться. — Джин встала, осторожно поставила свой стакан. — На сегодня кино отменяется!
Он смотрел, как она надевает пальто. Если она вот так сейчас уйдет, подумал он, я ее больше никогда не увижу. Подойдя к ней, он ее обнял, поцеловал.
— Ты ошибаешься, — сказал он. — Кино не отменяется.
Она ему улыбнулась, но напряженно, словно это ей стоило больших усилий.
— В таком случае поскорее одевайся. Терпеть не могу опаздывать к началу.
Он пошел в спальню, причесался, повязал галстук, надел ботинки. Надевая пиджак, посмотрел на измятую постель, изрытое поле недавней битвы. Войдя в гостиную, он увидел, как она набросила на плечо ремень своей сумки с фотооборудованием. Он попытался ее уговорить оставить его у него, но она настояла на своем. Она забирает с собой свои игрушки.
— Я и так проторчала здесь слишком долго для одного субботнего дня, — сказала она.