Богач, бедняк

Сэм был самым спокойным человеком из всех, которых она знала. За годы работы на студии он без особого ущерба для себя прошел через все штормы самолюбивых темпераментов и сохранил полную безмятежность. Он великолепно знал свое дело, через его руки проходили тысячи миль кинопленки, он вылавливал огрехи, исправлял серьезные ошибки, допущенные другими, никогда никому не льстил, всегда доводил до ума порученный ему материал, бросал работу над картинами, если их создатели становились просто невыносимыми, приноравливался от одного стиля творчества к другому с завидной невозмутимостью, как истинный художник, как настоящий профессионал. Сэм всегда хранил верность тем режиссерам, которых он считал настоящими профессионалами, преданными своему киноремеслу, старательно, ревностно доводящими картину до совершенства. И продолжал с ними работать, даже если случались провалы. Он видел некоторые спектакли Колина в театре, а когда ее муж приехал в Голливуд, сам нашел Колина и сказал, что хочет работать с ним. Скромный, но уверенный в себе Сэм был уверен, что новый режиссер будет ему благодарен за его опыт и их сотрудничество наверняка будет плодотворным.

После смерти Колина у Сэма был продолжительный разговор с Гретхен о ее будущем. Он предупредил ее, что если она собирается ничего не делать, лишь слоняться по Голливуду, чувствуя себя только вдовой знаменитого режиссера, то ее жизни не позавидуешь. Он часто видел ее с Колином, когда тот делал свои фильмы, он был его монтажером и, конечно, не мог не заметить, что Колин считался с ее мнением, и не без причины.

Он однажды предложил ей поработать с ним, обещал обучить ее всему, что сам знал в кинобизнесе. «Для одинокой женщины, такой, как ты, — лучшего места в городе, чем монтажная, и не придумаешь», — говорил он. Там она не будет чувствовать себя одинокой, не будет думать, что кому-то надоедает, не будет бросать вызов чьему-то эго, у нее появится постоянное занятие, работа на каждый день, ну примерно как выпекание пирога каждый день.

Тогда она ничего ему не сказала, только поблагодарила, потому что ей не хотелось даже в такой незначительной мере пользоваться к своей выгоде высокой репутацией Колина, и поэтому подала заявление о приеме ее в университет. Но потом, после каждого разговора с Сэмом, она стала сомневаться: «Не поторопилась ли я со своим решением». В университете вокруг нее — сплошь молодые люди, они все слишком подвижны, быстры, их интересуют такие вещи, которые ей кажутся абсолютно бесполезными, они переваривают за считанные часы горы информации и либо усваивают ее, либо отбрасывают за ненужностью, а ей приходится неделями осваивать такой же по объему материал.

Гретхен снова подошла к кушетке, подняла письмо Рудольфа. Венеция, вспомнила она, Венеция. С женой, которая, по счастливой случайности, оказалась богачкой. Снова Рудольфу везет.

«До меня доходят тревожные слухи из Уитби, — читала она дальше. — Старик Калдервуд относится весьма недоброжелательно к моей версии Великого Турне, и даже Джонни, с его пуританской душой, с гладким, как скорлупа яйца, лицом развратника деликатно мне намекает, что мои каникулы слишком затянулись. По правде говоря, я не считаю свое путешествие каникулами, но, должен признаться, я еще никогда в жизни не проводил так прекрасно время, что бы они ни говорили, но здесь я продолжаю свое образование, образование, которое, когда я закончил колледж, не смог продолжить, потому что не мог заплатить за него из-за своей бедности, и вынужден был работать в магазине.