Богач, бедняк

— Из-за переживаний в такой день старик, по-видимому, потерял рассудок, — сказал Рудольф. Ему совсем не хотелось обсуждать свои планы с Гросеттом, отвечать на вопросы о том, что собирается делать в дальнейшем. У него впереди будет еще много времени.

— В следующий раз, когда из-за переживаний старик Калдервуд снова потеряет рассудок, — сказал Гросетт, — немедленно звони мне. Я тут же прибегу. Он утверждает, что ему ничего неизвестно о твоих планах на будущее, более того, говорит, что не знает, есть ли у тебя вообще какие-нибудь планы. Но если ты готов рассматривать кое-какие предложения, я… — Он повернулся на вращающемся стуле, чтобы убедиться, нет ли поблизости демократов. — Можно встретиться и поговорить через день-два. Может, заглянешь как-нибудь ко мне в офис на следующей неделе?

— На следующей неделе я уезжаю в Нью-Йорк.

— Ладно, какой смысл ходить вокруг да около? — сказал Гросетт. — Ты никогда не задумывался над тем, чтобы заняться политикой?

— Может, когда мне было двадцать лет, — сказал Рудольф. — Но теперь я постарел, стал мудрее…

— Нечего мне вешать лапшу на уши, — грубо оборвал его Гросетт. — Любой человек мечтает о политической карьере. Особенно такой, как ты. Богатый, популярный, которому всегда сопутствует успех, красавица жена. Такие, как ты, стремятся завоевать новые миры, и они их завоевывают.

— Только не говори, что советуешь мне выставить свою кандидатуру на пост президента, раз Кеннеди убит…

— Это, конечно, шутка, понимаю, — с самым серьезным видом ответил Гросетт. — Но будет ли она шуткой лет через десять — двенадцать? Кто знает? Никто. Почему бы не попробовать начать политическую карьеру на местном уровне? Здесь, в Уитби, где ты, Руди, всеобщий любимчик. Разве я не прав, Джонни? — Он с вопросительным видом повернулся к шаферу.

— Конечно, всеобщий любимчик, какие разговоры, — кивнул Джонни.

— Из бедной семьи, окончил колледж в этом же городе, красивый, образованный, в нем силен общественный дух.

— Мне всегда казалось, что во мне силен личный дух, — резко возразил Рудольф, чтобы прекратить эти славословия.

— О'кей, можешь порисоваться. Но ты только посмотри, в работе скольких комитетов ты принимаешь участие. И у тебя нет ни одного врага.

— Для чего ты меня оскорбляешь, Сид? — Рудольфу нравилось поддразнивать этого настойчивого коротышку, но он прислушивался к его словам гораздо внимательнее, чем казалось со стороны.

— Я знаю, о чем говорю.

— Но ты даже не знаешь — демократ я или республиканец. — сказал Рудольф. — Спроси у Леона Гаррисона и он тебе скажет, что я — коммунист.

— Леон Гаррисон — старый болтун, — бросил Гросетт. — Будь моя воля, то я собрал бы по подписке деньги и выкупил бы у него его газетенку.

Рудольф не смог сдержаться и подмигнул Джонни Хиту.

— Я знаю, кто ты такой, — продолжал в том же духе Гросетт. — Ты республиканец, типа Кеннеди. А такой образец обеспечит победу на выборах. Именно такой человек требуется старой партии.

— Теперь, когда ты достал меня своими похвалами, — сказал Рудольф, — тебе ничего не остается, как поставить меня на пьедестал или за стекло для всеобщего обозрения.

— Я знаю, куда тебя поставить. Твое место — в городской мэрии, — сказал Гросетт. — Ты должен стать мэром. И могу поспорить, я способен этого добиться. Ну, как тебе нравится такая перспектива? Вряд ли ты захочешь стать сенатором. Сенатором от штата Нью-Йорк? Думаю, тебе это не с руки, не правда ли?

— Сид, — мягко сказал Рудольф. — Да я же тебя поддразниваю, неужели ты не понял? Действительно, я польщен. Загляну к тебе на следующей неделе, обещаю.

— А теперь не мешает вспомнить, что мы на свадьбе, а не в прокуренном номере отеля. Я намерен потанцевать с невестой. — Поставив на стойку свой стакан, он, дружески хлопнув Сида по плечу, отправился на поиски Вирджинии. Он с ней еще не танцевал и если не станцует хотя бы раз, то, несомненно, начнутся всякие разговоры. Уитби — маленький городок, тебя повсюду преследуют острые глаза и болтливые языки.

Последовательный республиканец, потенциальный сенатор, он подошел к невесте. Она стояла под навесом, скромная, застенчивая, в веселом настроении, положив свою легкую ласковую ручку на локоть своего новоиспеченного мужа.

— Не окажете ли честь? — церемонно спросил он.

— Все, что мое, — твое, — сказал Брэд. — Ты же знаешь!

Рудольф вихрем увлек Вирджинию в круг танцующих. Она танцевала так, как и подобает невесте: ее холодная рука в его руке, ее прикосновение к плечу было легким, как перышко, ее голова была гордо откинута назад. Вирджиния понимала, что сейчас все девушки с завистью взирают на нее, искренне желая оказаться в эту минуту на ее месте, а мужчины — на месте ее мужа.

— Желаю тебе много счастья, — сказал, танцуя, Рудольф. — Много, много лет безоблачного счастья.

Она тихо засмеялась.

— Я, конечно, буду счастлива, — ответила она и чуть прижалась к нему бедром. — Не беспокойся. Брэд будет моим мужем, а ты — любовником!

— Господи, опомнись, Вирджиния!