Богач и его актер

Но, увы-увы, официант и метрдотель улыбались корректно, приветливо, но совершенно равнодушно.

– Нет, простите, я обознался. – Дирк повернулся и вышел.

Колокольчик звякнул ему вслед.

Он вернулся в номер.

В чемодане была внутренняя сумочка, похожая на тот самый отдел в ранце имени Ханса Якобсена, о котором мы уже не раз вспоминали. Там в пластиковом пакетике лежали два прекрасных бутерброда. Дирк повертел головой, надеясь, что в номере, как это обычно бывает, есть электрический чайник, но чайника не было. Очевидно, отель был слишком роскошен для того, чтобы предположить, будто его постояльцы по вечерам станут пить чай, макая пакетики в кипяток и вытряхивая из длинных трубочек сахар. Ну, нет так нет. Он развернул бутерброды и начал медленно есть, запивая водой из тех в-подарок-от-отеля бутылочек с неизвестным французским названием – наверное, ужасно дорогой, хотя непонятно, чем она отличается от воды из-под крана. Бутылочки были маленькие – ноль тридцать три, одна без газа, вторая с газом. Он ел медленно, прожевывая каждый кусок тридцать два раза, как было велено в одной американской инструкции по здоровому питанию. Почему тридцать два? По количеству зубов? Он засмеялся, от смеха поперхнулся и довольно долго не мог откашляться. Кашлял так сильно, что даже испугался, что подавился по-настоящему. Пошел в ванную, выплюнул непрожеванный кусочек и долго кашлял, пытаясь стукнуть себя рукой по спине и с некоторым страхом глядя в зеркало на свое внезапно покрасневшее, покрытое испариной лицо с выпученными глазами. Ну вот, последний раз – кхе! – и, слава богу, отпустило. А потому что нечего смеяться. Велено жевать тридцать два раза, вот и жуй, и не хихикай. Когда я ем, я глух и нем. Немного покружив по комнате, он снова сел на диван перед недоеденным бутербродом и недопитым стаканом воды и медленно, тщательно, стараясь не отвлекаться, дожевал бутерброд с колбасой. Бутерброд с сыром он хотел оставить на вечер. Но как-то так нечаянно получилось, что он откусил от него кусочек, потом второй и, вновь пережевывая свои печальные мысли о том, почему в его жизни вышло все так, как вышло, потихоньку съел и второй бутерброд, и даже сгрыз яблоко.

После еды захотелось прилечь.

Прямо в костюме лег на кровать поверх покрывала, подтянув под голову вторую подушку. Почесал себе живот, тут же встал, снял пиджак и сорочку, снял и брюки, чтобы не помять, лег снова. Почему-то вспомнил девочку на рецепции. Вот хорошо бы, если бы она вдруг сейчас оказалась рядом с ним. Нет, никакого секса, какой секс в его возрасте. Просто чтобы она легла рядом, можно даже не раздеваясь, вот как была, в форменной юбке и курточке, – кстати, он так и не посмотрел, что за имя у нее там написано на бейдже, – вот так, в юбке, в колготках и куртке легла бы рядом. Сначала бы полежала на спине, глядя в потолок, потом перевернулась набок, поглядела бы на него, подперев голову кулаком, он бы ей улыбнулся, а она бы положила головку на его плечо. Они бы тихонько поговорили или просто подремали. А может, она бы даже разделась. Не совсем, разумеется. Просто сняла бы юбку, колготки и куртку с блузкой – чтобы не помять. Легла бы рядом. Он обнял бы ее за голенькое гладкое плечико, погладил по спине. Наверное, у нее ребрышки чувствуются. Она вообще вся такая стройная и худощавая.

Фу, неприличные стариковские мысли.

Лучше подумать о другом.

Например, задать себе простой вопрос: зачем он сюда приехал? Зачем он истратил, считай, половину своей пенсии, ну хорошо, не половину, а треть, не треть, а четверть, но уж не меньше. Четверть пенсии – это тоже деньги, в месяце четыре недели с хвостиком, значит, он истратил самое малое свое недельное про-житье. Зачем? Зачем, я вас спрашиваю? – спросил он сам себя. – Отвечайте, господин фон Зандов, лауреат премии «Оскар» за лучшую мужскую роль, игравший еще в пяти фильмах, правда, не таких знаменитых, а также заслуженный штатный актер Фрайбургского штадттеатра, а также гастролер в «Берлинер Ансамбль» и приглашенный актер как минимум в десяти лучших театрах Лондона и Нью-Йорка. Хотел было сказать: «Кого он только не играл», – Дирк думал о себе в третьем лице, но, если честно, так не особенно много кого. Брута в «Юлии Цезаре», Просперо в «Буре», один раз Стэнли Ковальски в «Трамвае “Желание”», но это как раз неудачно. Не было в нем злобной брутальности, которая нужна для этой роли, не похож он ни на Марлона Брандо, ни на Энтони Куинна. Он человек скорее субтильный и нервный, а не тупой и мощный. Даже странно, что ему дали играть Брута, но это была какая-то особая интерпретация, кстати, успеха там не было тоже. Настоящий успех был в кино. Та самая, единственная роль – роль Ханса Якобсена в фильме Анджело Россиньоли «В последний раз».