Богачи

В то же время ростовщичество — получение прибыли от кредитов — считалось грехом. Оно противоречило увещеванию Святого Луки: «И взаймы давайте, не ожидая ничего». Как замечает один автор, «в дантовском аду содомиты и ростовщики несут наказание в третьем поясе седьмого круга ада, где хлопья пылающей пыли вечно оседают на неестественном ландшафте из опаленного песка»[203]. Он также пишет: «В первой истории «Декамерона» Боккаччо двое ростовщиков напуганы тем, что их умирающему гостю, страшному и нераскаявшемуся грешнику, будет отказано в похоронах, а их самих местные люди выгонят из города или даже устроят над ними расправу, и они тоже останутся непохороненными»[204]. Латеранский церковный собор 1179 года постановил, что ростовщики не заслуживают христианских похорон, а Второй Лионский собор 1274 года подтвердил это правило. Ростовщичество можно было искупить лишь полным возвратом всего, что было нажито греховным образом. Чтобы избежать всяких сомнений, «их тела следует хоронить во рвах, вместе с собаками и скотом», писал Фра Филиппо деи Агаззари, аббат из Сиены[205].

Как же обе стороны обходили это неудобство? Благодаря своей изобретательности и этической гибкости они пришли к договоренности, которая удовлетворяла запросы всех.

Хотя ростовщичество запрещалось, так называемые «дискреционные депозиты» были разрешены. Когда папа или епископ помещали деньги в банк, они хотели получить прибыль на свои инвестиции, однако фиксированная процентная ставка была под запретом. Вместо этого банк по своему усмотрению выдавал владельцу депозита «дар», обычно составлявший примерно 8–12 % суммы депозита в год. Банк по контракту не имел такого обязательства, и поэтому речь не шла о том, что инвестор дает, ожидая что-то взамен.

Другим преимуществом таких договоренностей было то, что имя вкладчика оставалось в тайне, как и его финансовые дела, — прообраз швейцарских банков и оффшорных налоговых гаваней нашего времени. Непрозрачные счета, в отличие от вложений в недвижимость, защищали активы от внезапных превратностей передачи папской власти[206]. С другой стороны, когда церковь обращалась за кредитом, банк не мог требовать с нее проценты. Вместо этого он завышал для нее цены на товары — драгоценности, шелк, — чтобы вернуть ссуженные деньги. Все были довольны. Все закрывали на это глаза. Некоторые церковные деятели возмущались такой практикой — архиепископ Антонино из Флоренции назвал ее «духовным ростовщичеством», — но страх перед публичным отлучением от церкви обычно заставлял священнослужителей молчать. Большинство же были рады воспользоваться намеренной двусмысленностью выражений для сокрытия пагубной практики. Среди владельцев таких счетов были высокопоставленные кардиналы, к примеру, племянник папы Мартина V.

Механизмы папского банкинга были сложны. Местные сборщики получали плату за индульгенцию (сертификат, подписанный папой, который снимал с получателя все грехи и открывал дорогу в рай) и множество других налогов, причитающихся церкви. Затем они сдавали полученное в ближайший филиал или дочернюю компанию Банка Медичи. Те переводили деньги в Рим, записывая суммы, полученные от сборщиков, в приход. Так возникали проблемы с денежными потоками: Рим купался в деньгах, а многие отделения по всей Европе были должны ему значительные суммы[207].

Перевозки денег по Европе считались занятием опасным — по дороге могли ограбить. Чтобы этого избежать, использовались разного рода запутанные схемы. Популярной альтернативой была покупка предметов роскоши вроде шелка, произведений искусства и столового серебра из северной Европы, а также английской шерсти. Почти все банки вели такие параллельные торговые операции.