Теперь у Козимо, когда-то вовлеченного в мирские дела государства, руководство которыми должно было оставить на его совести определенные материи — как бывает со всеми, кто вынужден управлять государствами и занимать руководящие посты, — пробудилось осознание его положения, и он стал тревожиться о том, простит ли его Господь, и о том, как упрочить владение своими земными благами. По этой причине он чувствовал, что необходимо встать на путь благочестия, иначе его богатства будут потеряны для него. Он чувствовал уколы совести, ибо некоторая часть его богатств — откуда они взялись, я сказать не могу, — была получена недостойным путем»[217]
.Он волновался, что династия, которую они с отцом строили с таким старанием, зачахнет. «Я знаю, что после моей смерти моих сыновей постигнут большие бедствия, чем сыновей любого гражданина Флоренции за многие годы», — говорил он[218]
. Мизантропию усугубляло его состояние здоровья. Смерть всегда ждет за углом, подозревал он. «Он всегда спешил составлять доверенности, потому что боялся, что умрет молодым из-за своей подагры», — замечал Веспасиано.Из-за болезни Козимо расстался с официальными делами. Он подрезал виноградные лозы и ухаживал за оливковыми деревьями (в те краткие моменты, когда мог ходить) либо беседовал с местными жителями в имении в Иль Треббио или на вилле Карегги. Часами он сидел, погрузившись в свои мысли, а большинством дел занимался в часовне без окон при свете свечей. Пытаясь найти интеллектуальное и духовное оправдание своим действиям, он просил Фичино читать ему вслух Платона. Особенно он интересовался идеями философа о бессмертии души; обдумывал идею республики, которой правит царь-философ, и задавался вопросом, не относится ли это к нему. Он вызвал Бартоломео да Колле, дворцового канцлера, чтобы тот читал ему вслух «Этику» Аристотеля. Регулярно посещал мессу.
Когда его жена Контессина спросила, почему он так много времени проводит с закрытыми глазами, он отвечал: «Чтобы они привыкли к этому». Когда она призывала его попытаться встать из кресла, он, как говорят, отвечал: «Когда мы едем в какую-то землю, ты неделями готовишься к пути. Дай и мне немного времени, чтобы подготовиться к пути в землю, из которой я не вернусь»[219]
. В семье царило уныние. Козимино, один из внуков Козимо, умер, чуть-чуть не дожив до своего шестилетия. Два года спустя его любимый сын Джованни, страдавший сильным ожирением, умер от сердечного приступа.В 1464 году Козимо умер в возрасте семидесяти пяти лет, слушая, как Фичино читает ему Платона. Он заранее отдал распоряжения по своим похоронам. Самым главным для него было примирение с богом. Он отчаянно хотел христианских похорон. Зная, что ростовщикам они не позволены, в стиле, типичном и для Медичи, и для пап, в последние дни жизни Козимо заключил с папой Евгением сделку, выгодную обеим сторонам. Он получал отпущение грехов при условии, что вложит еще больше денег в восстановление церквей. На это он охотно согласился. Он оплатил 365 дней мессы за упокой своей души.
«Весь народ в торжественнейшей процессии сопровождал прах его к месту погребения в церкви Сан-Лоренцо, и по правительственному указу на надгробии начертано было «Отец отечества»», — писал Макиавелли[220]
. Прах Козимо Старого погребен в самом центре нефа церкви Сан-Лоренцо, где впоследствии был построен мавзолей для остальных членов семьи Медичи. Там похоронен и его друг, скульптор Донателло.Семейный бизнес быстро пришел в упадок. Козимо оставил банк с недостатком капитала и в слишком большом финансовом напряжении — в ожидании выплаты нескольких крупных долгов. Его сын Пьеро Подагрик стал главой банка, когда ему было почти пятьдесят, и большую часть следующих пяти лет провел прикованным к кровати. Лишь внук Козимо, Лоренцо, поднял династию на новые высоты, правда, не благодаря банковскому делу. Широко известный под прозванием «Великолепный», он выжил во время покушения на его жизнь в 1478 году и стал неофициальным королем Флоренции в общей сложности на двадцать три года. Его эпоха стала кульминацией Возрождения; при его дворе расцвели искусства, музыка и поэзия, и Флоренция стала культурной столицей Италии. В его доме пять лет жил Микеланджело — на пике своего творчества. Он был спонсором и другом Боттичелли и Леонардо да Винчи. Это был золотой век Флоренции.