Богатые — такие разные.Том 2

Рубашка моя прилипла к спине, и, остановившись, чтобы закатать рукава, я обнаружил, что заблудился. Подумал и сообразил, что Лексингтон авеню осталась позади, и я оказался где-то севернее площади Вашингтона. Пустившись по Третьей авеню, я некоторое время двигался в направлении центра, но в результате так запутался, что, остановившись вытереть пот со лба, снова не смог понять, где нахожусь, и взглянул на обозначение улицы на ближайшем углу. Передо мной было знаменитое датское название, давно ставшее своеобразным клеймом в устах людей, говоривших по-английски.

Я зашагал по Бауэри — кварталу низкопробных кабаков и бездомных нью-йоркских бродяг.

По обе стороны от меня высились черные трущобы, кишевшие паразитами. В воздухе висело зловоние, пахло гнилью и помойкой, болезнью, распадом и отчаянием. Мне пришлось снова остановиться, чтобы вытереть пот, и немедленно меня окружили проститутки обоего пола. В сточных канавах валялись разбитые бутылки, в каждой подворотне торчали пьяные, а на тротуарах попадались смрадные тела упившихся до потери сознания людей.

Никто не верил тому, что при мне не было денег. Увидев зловещие огоньки в глазах пристававших ко мне попрошаек, я опрометью пустился бежать на запад, но задолго до того, как добежал до Бродвея, вынужден был остановиться, чтобы отдышаться. В глазах было темно. Я прислонился к стене и попытался перевести дыхание, а когда ко мне вернулась способность видеть, я тут же кинулся в ближайшую подворотню. Впереди, во мраке слабо освещенной улицы, я увидел человек сорок бродяг, столпившихся перед запертой дверью какого-то кабака. К счастью, они стояли спиной ко мне, но я уже был научен опытом и, боясь привлечь к себе их внимание, ждал в своей подворотне в надежде на то, что они скоро разойдутся. Сердце у меня все еще колотилось, когда я понял, чего они ждали. Дверь кабака открылась, и оттуда вышел человек со жбаном, полным кухонных отбросов. Я не видел, что случилось с этим человеком, возможно, он просто убежал обратно, но видел, что произошло с содержимым жбана.

Его немедленно перевернули вверх дном. Отталкивая друг друга, бродяги хватали кости и остатки пищи, буквально сражаясь за лучшие куски. Над моей головой с треском распахнулось окно, и кто-то выглянул на шум. Я услышал приглушенную музыку, лившуюся из радиоприемника, но не обратил на это внимания, и лишь когда звук прибавили, чтобы заглушить шум с улицы, я узнал мелодию.

То был «Александер рэгтайм бэнд».

Я прижался пылавшим лбом к стене, в глазах у меня снова встала тусклая пелена, меня пронзила острая боль за Америку, за великую, блистательную Америку, мчавшуюся вперед через сверкавшие двадцатые годы так, словно не было границ ее баснословному богатству и сказочным мечтам, любые из которых становились явью. По щекам моим потекли слезы. Я смотрел па бродяг, дравшихся над отбросами в самом замечательном городе на свете, и задавался вопросом, на который не было ответа — вопросом миллионов людей, пострадавших во время Депрессии — почему, почему это с нами случилось, что мы сделали и что могли сделать? Я чувствовал безнадежное отчаяние людей, оказавшихся в тисках неподвластных им сил, отчаяние людей, бессильных перед этим издевательством над их жизнями, и разочарование тех, кто не видел ни спасения, ни надежды, ни лекарства от этого ужаса.

Бродяги разошлись. Я снова зашагал по тротуару, минуя остатки отбросов, обошел двух валявшихся пьяниц и пустился бегом в сторону центра.

Наконец я оказался на Бродвее и увидел перед собой церковь Троицы. Движение на улице было уже не таким лихорадочным, и я понял, что люди, вероятно, разошлись по домам после рабочего дня. Я зашел было в церковь, но не почувствовал в себе душевного отклика на се атмосферу и зашагал по Уолл-стрит, мимо банка Моргана, к себе, в банк на углу Уиллоу и Уолл-стрит.

Ночной сторож узнал меня с трудом. Я прошел мимо него, отмахнувшись от расспросов, надеясь на то, что в банке никто не засиделся над неотложной работой. Я не мог никого видеть, и тем более с кем-то разговаривать, чувствуя себя совершенно измученным.

В святилище своего кабинета я задержался только, чтобы отдышаться, а затем поднялся наверх, к шкафчику со спиртным в кабинете Льюиса.

Я все время тихо плакал, а когда вошел в кабинет и взглянул на свое отражение в зеркале, увидел незнакомого мне постороннего человека. Прищурившись, я прикрыл рукой глаза и в образовавшемся мраке почувствовал присутствие Пола здесь, в той самой комнате, где он умер.

Открыв глаза, я, разумеется, никого не увидел. Снова взглянул в зеркало, но оттуда на меня посмотрело лишь знакомое грязное, со следами слез, лицо. Я осмотрелся, словно желая убедиться в том, что был один.

Стиснув кулаки, я подошел к шкафчику, скрытому за книжными полками, и налил себе полстакана бренди.

Когда в стакане ничего не осталось, я позвонил Алисии.

— Корнелиус, с тобой все в порядке? — быстро спросила она. — Ты задержался, и я позвонила в банк, но мне ответили, что ты не возвращался туда после визита к врачу. Где ты сейчас?