Богатые — такие разные.Том 2

Стив решил, что наш сын должен носить имя не меньше, чем героического святого покровителя Англии, и так радовался своему англофильству, что у меня не хватило смелости сказать ему, что святой Георгий был каппадокийским авантюристом с сомнительной репутацией. Как бы то ни было, я не возразила, и ребенка окрестили в Мэллингхэмской церкви, назвав Джорджем.

Вскоре после крещения Стив отправился на материк уговаривать какого-то возможного клиента, проявлявшего интерес не только к Англии, но и к Франции, Германии и Швейцарии. Он раньше был клиентом Райшмана, но в марте 1935 года, когда Италия захватила Абиссинию, а Гитлер ввел воинскую повинность в Германии, вопреки условиям Версальского договора, в Гамбурге в последний раз закрылись двери крупного «Банка Райшмана». Гитлер распорядился реквизировать состояние Райшмана. Но глава банка оказался умнее фюрера. Франц Райшман уже переправил свое состояние в Швейцарию, и опять-таки опередив на один шаг своих врагов, отправил свою семью из Германии в долгое путешествие на запад, к нью-йоркским кузенам.

Сэм Келлер, который был теперь основным собеседником Стива в нью-йоркском офисе, с энтузиазмом воспринял решение Стива поехать в Германию и надеялся, что он с выгодой воспользуется вакуумом, образовавшимся после закрытия банка Райшмана.

Я думала о Гитлере, пользовавшемся услугами таких людей, как знаменитый «дер юденфрессер» — «потрошитель спреев», сказавший однажды, что на каждом телеграфном столбе от Мюнхена до Берлина должна торчать голова известного еврея. Думала о Геринге, возродившем средневековые плаху и топор и объявившем, что палач обязан всегда быть одет в безупречный вечерний костюм. Думала о Геббельсе, заявившем после сожжения книг, что еврейский интеллектуализм в конце концов искоренен.

— Бизнес есть бизнес, дорогая, — сказал Стив, — и не следует судить обо всех немцах по шутовскому кривлянью этих гуннов, столпившихся вокруг Гитлера.

— Народ имеет такое правительство, которого он заслуживает, — заметила я, но не сказала больше ничего, так как была новичком в банковском деле, тем более что никто не отрицал подъема немецкой экономики.

Стив уехал на две недели, и, хотя мы говорили с ним по телефону, он не вдавался в подробности своих деловых переговоров, пока не вернулся домой.

Я встретила его на аэродроме. Он выглядел очень усталым, и я поняла, что он крепко выпил.

— Что случилось? — в тревоге спросила я.

Он уселся в машину рядом со мной, и, когда шофер включил передачу, я подняла стеклянную перегородку.

— Сделка с клиентом Райшмана провалилась. Он хотел получить деньги на сталелитейное предприятие и надеялся, что я смогу провести размещение в Америке через банк «Ван Зэйл» в Нью-Йорке. Это была честная сделка, но… Дайана, я не могу делать бизнес в этой стране. Я говорил с некоторыми из людей Райшмана, и они рассказали мне такие вещи, в сравнении с которыми даже хроника в «Таймсе» выглядит невыразительно. — Стив не дал мне ничего сказать и продолжал торопливо, как если бы думал, что я огорчена, а не успокоена. — Пойми меня правильно. Да, это удивительно, как Германия поднимается, наконец, на ноги. И все немцы, с которыми я встречался, проявляли ко мне дружелюбие. Я не пророк. Я не занимаюсь нравственными оценками и надеюсь, что я не из тех иностранцев, которые приезжают в чужую страну и учат людей, как надо жить. Но, Дайана, меня учил Пол, а Пола учил Райшман. Он подобрал его, когда тот был на самом дне, и Пол никогда не забывал, чем был обязан банку Райшмана. Из всех банков Уолл-стрит, принадлежавших янки, наш был самым проеврейским, и, когда я думаю о нашем неписаном партнерстве с банком Райшмана, продолжавшемся из года в год и сохранявшимся даже после смерти Пола, я понимаю, что просто не могу способствовать увеличению капитала нацистской Германии. Пол от этого перевернулся бы в своей могиле. Это было бы предательством всего того, за что всегда стоял банк «Ван Зэйл», но, Бога ради, как мне объяснить это Сэму Келлеру?

Я вспомнила очаровательно-доброжелательный голос и подумала, что могу себе представить молодого человека, которому он принадлежал.

— Разве Сэм не мог бы это понять?

— На это нет никакой надежды. Он симпатизирует наци.

— Да, разумеется! — в искреннем негодовании согласилась я.

— О, людям Райшмана известно о Сэме Келлере все. Когда он вернулся в 1933 году из своей поездки в Германию, вид у него был такой, словно он хотел прокричать на весь Нью-Йорк: «Хайль Гитлер!» — Стив полез в карман за своей фляжкой, оставшейся при нем, как наследие времен Сухого закона, и отвинтил пробку. — Но я не хочу вступать в борьбу с Сэмом, прежде чем не буду готов к тому, чтобы уйти из банка «Ван Зэйл», — сказал Стив, глотнув виски. — И поэтому могу сказать, что, хотя сделка и провалилась, мой визит был успешным в смысле установления многообещающих контактов в Германии. Это даст нам какое-то время для продвижения наших планов, прежде чем спохватится Сэм.