Богатые тоже скачут, или Где спит совесть

Озверение сменилось берсеркерством, и я была готова и иметь, и не иметь! В любом порядке. Главное, чтобы успеть повыдергать чьи-то рога, копыта и хвост и сдать на переработку.

Бум! Бум! Бум! – в полном согласии со мной надрывался по соседству кто-то из явно уставших жить. Потому что не ожидал встретиться с разжалованным ангелом, первый раз в жизни мучившимся похмельным синдромом.

Я пошла на звук и по стрелкам: «ТУДА! И будет тебе много счастья, если выживешь!» Держась за стену и за голову, мучительно вспоминала любые приличные слова, чтобы сначала вежливо попросить не шуметь. Ага. Перед смертью.

Нужная мне дверь, за которой раздавались глухие звуки ударов, оказалась предусмотрительно помечена оранжевыми стрелками, неоновыми огнями и бело-алыми ленточками и заложена снаружи во-от такенным засовом.

– Точно, наверное, много счастья перепало кому-то! – пробормотала я, сдвигая железяку и приоткрывая дверь. – Если так стерегут!

В разоренной комнате находился… Никос. В дурацкой набедренной повязке набекрень, потный, багровый, в пуху от разорванных подушек, весьма разъяренный и… горячо любимый.

В комнате, кроме недобитой кровати, не осталось больше ничего. По ней прошелся океанский шторм, самум и шквал. На полу хрустели обломки интерьера, которые муж расколотил. Мелкие куски белого фаянса изобличали расколоченный не то умывальник, не то унитаз. Думается, следующим стихийным бедствием станет потоп…

– Ник! – заорала я, отвлекая мужа от самоубийственного доламывания кровати. – Я обещаю «и в горе, и в радости», но начнем с горя – не шуми, пожалуйста, а то до радости я не доживу!

Никос резко повернулся на звук моего голоса, дико уставившись на жену, как на привидение, протянул руку, протер глаза, помотал головой и… улегся в обморок.

– С обязанностями придется подождать, – сообщила я себе, устраиваясь у него под боком. – Начнем с права на отдых!

И начала…

Эпилог

Внизу шумело вечно неспокойное темно-синее море, огромный солнечный диск наполовину завис над линией горизонта. Легкие кучевые облака расцветились красно-оранжевыми отблесками. После жаркого дня прохлада осеннего вечера умиротворяла. Сладковатые запахи цветущих вьющихся растений усилились и стали почти удушающими, причудливо смешиваясь со специфическим ароматом цитруса, шалфея и полыни.

На террасе сидела очень пожилая пара и держалась за руки, глядя на закат.

– Твой сын… – начал статный мужчина с седой гривой, поворачиваясь к жене.

– А твоя дочь… – в тон ему отозвалась и нежно улыбнулась такая же снежно-седая женщина.

– И наши внуки!.. – закончили они вместе, одаряя друг друга влюбленными взглядами и сплетая руки.

– Деда! Баба! – вбежала на веранду стайка ребятишек разного возраста, возглавляемая тоненькой девочкой семи лет с хитринкой в золотистых глазах. Девчушка была в изгвазданном светло-голубом парусиновом комбинезоне с зелеными от травы коленками. Ее хвостики на волосах, скрепленные резинками, задорно торчали в разные стороны. Отряд братьев и сестер щеголял изорванными штанишками, платьицами и довольными рожицами, измазанными черно-синей шелковицей.

– Баба! – привычно залезла она к женщине на колени. Остальная малышня облепила дедушку. – Ко мне сегодня приходил ангел!

– Что ты говоришь, Джул? – Пара обменялась тревожными взглядами.

– То и говорю! – засмеялась девочка и разжала ладошку. Там лежало искрящееся белое перышко. – Ангел сказал, что когда придет срок, то он придет за вами двумя, потому что одно сердце нельзя разорвать пополам. Это он о чем, бабушка?

– Это он о любви, дорогая! – погладила внучку по голове пожилая, но все еще красивая женщина, сияющими глазами глядя в лицо мужу.

– Взрослые! – фыркнула малышня и погнала играть в сад.

– Спасибо, Саш! – прошептала старшая Джул. – Спасибо, что понял и простил!

– Лю-у-убовь… – принес ветер. – Ве-э-эчна…