Богатый. Свободный. (не) Мой

Мне снился снег. Искрящееся снежное поле, слепящее глаза до слез. То, которое я часто видела в детстве, когда отец брал меня с собой. Я оглядывалась и звала его. Но не могла найти, хотя очень хотела. Потом посмотрев на себя, поняла, что я уже взрослая, а значит папа не отзовется. Ведь его больше нет. Сначала мне было очень холодно. Я почему-то была в одной спортивной майке. Среди солнца, мороза и снега. А вдали был лес. И там не было солнца. Деревья стояли хмурые, удерживая ветвями снежные шапки. Почему-то мой взгляд был прикован именно к лесной опушке. А еще лес был пугающим, заставляющим мою кровь стыть в жилах. Вдруг я уловила движение на опушке и увидела их. Волков. Огромных. Белых. Выделяющихся на темном фоне леса. Захотелось заорать от ужаса. Но я не могла издать ни звука. Потом они помчались в мою сторону. А я развернулась и побежала. Это было практически бессмысленно. Я тонула в снегу. А волки – нет. Я слышала их приближение, их дыхание. Мне показалось, что это все происходит на самом деле. Я чувствовала зверей позади себя. Мне было так страшно, что болело в груди.

И вот, когда мне уже начало казаться, что острые зубы сомкнулись на моей ноге, а когтистая лапа вдавила меня в снег, я услышала:

– Олесь, Олеся! Выпей. Это лекарство, – голос был девичьим, очень мелодичным.

И знакомым. Это был голос Полинки, девушки Матвея.

Но этого не могло быть. Что за странная галлюцинация? Полина в Европе. У нее контракт. Она не может поить меня какой-то дурнопахнущей гадостью. Гадостью – потому что мне удалось сделать несколько глотков.

Мне было очень трудно разлепить веки. Я боролось с собой долго. Или мне так только казалось.

В конце концов мне удалось победить.

Меня приветствовали стены, окрашенные зеленой краской, холодильник, тумбочки, телевизор и казенная койка, застеленная изначально белвм постельным бельём, превратившимся от постоянных кипячений в нечто очень оригинального цвета.

Полинка сидела возле меня со стаканом в руках с жидкостью, которая мне так не понравилась, и обеспокоенно вглядывалась в мое лицо потрясающей красоты голубыми глазами с изящно изогнутыми густыми и черными как смоль ресницами.

Вопрос, где я, задавать не имело смысла. Ответ был очевиден – в больнице.

А вот сколько я здесь, было очень интересно.

– Давно я тут? – выговорила и сама поразилась.

Как ворона прокаркала. Неужели это мой голос? По сравнению с Полинкиным – жуть.

Чувства потихоньку возвращались в мое измученное болезнью тело. И от этого становилось хуже. Болело все.

– Ты неделю была без сознания, в бреду. Мы с Матвеем очень испугались, – ответила девушка.

Это было приятно, что они за меня волновались. Очень приятно. Хоть мне и не хотелось их волновать. Но неделя... Я мысленно застонала. Я так и не выпила контрацептив. И что теперь делать? А с другой стороны, может я зря себя накручиваю. Не могу же я быть настолько невезучей, чтобы забеременеть после одной единственной ночи.

Мысли о Холодове попытались впиться в меня больными колючками, но я отогнала их. Не время сейчас переживать из-за этого.

Да и вообще, кто он такой, чтобы я из-за него переживала?

– Поль, а ты сама почему здесь? У тебя ведь работа, – спросила я, переключившись на свою жизнь.

Девушка улыбнулась. И в палате словно вспыхнуло солнце.

Все-таки какая же она красавица! Удивительная. Не верится даже, что она реальная.

– У нас перерыв в съемках объявили. И я по Матвею очень соскучилась. Вот и прилетела. Очень вовремя. А то Матвей сам бы в больницу попал. Он ведь не отходил от тебя почти.

Чувство вины и благодарность сыну сплелись в один клубок. Эх, Олеся, Олеся, а ведь мать – ты. Взрослая тоже – ты. А заботится о тебе несовершеннолетний сын. Но ведь я не всемогущая, а тоже живой человек.

– Я вам все испортила, – вырвалось у меня с сожалением.

Полька отрицательно покачала головой и пожурила меня:

– Хватит глупости говорить. Главное, что с тобой все было в порядке. Давай я врача позову. Пусть тебя посмотрит.

Я печально вздохнула.

– Давай.

Доктор – невысокая женщина лет пятидесяти в колпаке на голове, из-под которого выбивались каштановые кудряшки, появилась минут через десять, внимательно меня осмотрела, послушала, спросила, на что я жалуюсь.

– На все, – проговорила я тем же каркающим голосом и решила выяснить, – Что со мной?

– Пневмония, – огорошила меня врач. – Но самое страшное уже позади.

Она рассказала мне о схеме моего лечения. Удивленно задрала бровь на мое робкое "когда можно домой".

– Вы чересчур торопитесь. Пока рано. Отдыхайте.

Я и правда чувствовала себя вымотанной. И как только врач вышла из палаты, уснула. Даже не узнав, куда делась Полина. И где Матвей.