Богатыри не мы. Новеллы

Бьорн подумал, что идти до участка пешком по такой погоде – паршивая затея, и свернул к стоянке такси. Его собственная машина отправилась в ремонт, потому что на прошлой неделе Бьорн протаранил ею дорожное заграждение. Если бы он все еще ходил в психотерапевту, тот, возможно, смог бы вытянуть из него кое-что интересное по поводу этой аварии и желания Бьорна наконец покончить со всем. Так или иначе, сейчас он был на своих двоих, и до стоянки такси оставалось всего тридцать метров, когда Бьорн увидел рог, возникший перед ним на пустой дороге.

Не лежащий. Возникший. Бьорн не уловил сам момент возникновения, но знал, что еще секунду назад на земле ничего не было. А сейчас там, омываемый струями дождя, лежал охотничий рог. Высеченный из кости, покрытый перламутром, ярко переливающимся всеми цветами радуги даже в такое хмурое, почти лишенное солнечного света утро. И чем тусклее выглядел мир вокруг, тем ярче, казалось, сиял рог.

Бьорн остановился перед ним, вытянул руку с зонтом, защищая рог от дождя. Он стоял, крепко стискивая ручку зонта в пальцах и сигарету в зубах, смотрел на рог и размышлял, что делать теперь. Ведь вовсе не обязательно его поднимать. В предыдущие разы он думал точно так же: какая странная вещь, она выглядит так, словно ей здесь не место, и вовсе не обязательно ее поднимать, с чего я взял, что она оставлена здесь для меня? Так он думал в первый раз. И во второй. И в третий… И вот сейчас тоже.

Как говаривал его психоаналитик: один раз – случайность, два – закономерность, три – система, четыре – диагноз. Диагноз, подумал Бьорн. А что тогда сказать про пятый раз? А про шестой? Он сухо рассмеялся, сигарета выпала из его рта, но он этого не заметил.

Бьорн поднял рог и, резко повернувшись, пошел прочь от стоянки такси, к забегаловке, приютившейся на углу между улицами Гетланс и Авенайн.

Забегаловка работала с восьми и только что открылась. Бьорн сел к стойке и заказал кофе, хотя сейчас не отказался бы от чего покрепче, но ему хотелось сохранить ясность мыслей. Зонт он закрыл и прислонил к стойке, а рог положил перед собой. Эта штуковина была тяжеленной и довольно большой, сантиметров восемьдесят в длину. Она заняла почти все пространство перед Бьорном на стойке.

Бьорн сидел и слушал, как гудит кофемашина. Бармен поставил перед ним чашку, так, что она оказалась точно между Бьорном и рогом, хотя пространства на стойке оставалось совсем мало.

– Впечатляющая штуковина, да? – спросил Бьорн.

Тот бросил на него скучающий взгляд.

– Простите, герр Линдстрем?

Бармен знал его имя, потому что Бьорн жил рядом и временами наведывался в кафе, а кроме того, за последние пару лет он стал в Фюллинге чем-то вроде знаменитости. Во всяком случае, его фото нередко появлялось на передовице местной газеты. И всегда было связано с чьей-то смертью.

– Нашел на улице только что. Валялся прямо посреди дороги. Хорошо, что никто не успел наехать, – сказал Бьорн.

Бармен взглянул на него так, как смотрят на помешанных, пытаясь определить, насколько они опасны. К этому подозрению явственно примешивалось чисто профессиональное размышление о том, не предложить ли клиенту к кофе виски, потому что ему точно не помешает опохмелиться.

Иными словами, бармен не имел ни малейшего представления, о чем говорит Бьорн. Он не видел рога.

Снова. Как и прежде.

– Спасибо, – сказал Бьорн, расплатился за нетронутый кофе, забрал рог со стойки и ушел. Уже на улице, пройдя до угла, он понял, что оставил в кафе зонт, но не стал за ним возвращаться.

Это началось три года назад. Зимой, кажется, в декабре – точный день Бьорн теперь назвать бы не смог. До этого дня его жизнь была совершенно заурядной жизнью посредственного полицейского в маленьком городке, где никогда ничего не происходит. Он проработал в полиции одиннадцать лет, и за все эти годы в Фюллинге совершили всего два убийства, одно из которых – по неосторожности, и оба дела поручали расследовать не ему, а Гансу Ясслинду, старшему детективу. Но три года назад пасмурным днем Бьорн шел по улице – шел снег, кажется, а может, дождило, – и нашел подкову. Вроде бы это считается к счастью, хотя в приметы Бьорн не верил. Подкова была чистенькой, словно только что с музейной витрины – и при этом зримо, ощутимо старой. Казалось, словно она только вчера слетела с копыта жарко скачущего коня, хрипящего, мотающего головой с оскаленными зубами, таращащего глаза, налитые кровью от бешеной скачки… Бьорн подумал об этом коне так, словно только что видел его. Это было не фантазией, а воспоминанием.

«Ерунда», – подумал он тогда, но продавать подкову не стал. Он даже не отнес ее на оценку к антиквару, как сперва собирался. Что-то подсказывало, что эта вещь принадлежит ему.