Богатыри не мы. Новеллы

Только вместе идти не стоит, заметят, мама заругает… А бабушка – не заругает, бабушка поймет и даже поможет. Она все знает, она с внучкой уже говорила об этом, даже больной бабулька прикинулась по этой причине, чтобы любимую внучку из-под мамкиного надзора увести.

Только на всякий случай, для конспирации, чтобы и бабка сводней не выглядела, и дочка чтобы, если не дай бог что, от мамки не пострадала, нужно на бабку вроде как напасть и внучку вроде как обманом взять…

Ну, а дальше… Единственный сложный и не до конца понятный момент – разборка с бабкой. Возможен вариант, что она, дождавшись волка, кстати, обычная во Франции фамилия, уходит из дому… Или он ее все-таки слегка связывает… Лично я склоняюсь ко второй версии, хотя первая дает большую свободу в отношении вызова лесорубов…

Бабка прибегает: помогите, насилуют, – лесорубы честно прибегают разбираться и потом, если дело доходит до суда, честно дают показания…

Если же бабка связана, то заранее предупрежденные лесорубы отсчитывают заранее уговоренное время после входа Красной Шапочки в дом, подбегают к двери, дергают (обратите внимание) за веревочку, дверь сама собой открывается, и они фиксируют ситуацию, когда Красная Шапочка переходит от вопроса про большие зубы к вопросу, извините за двусмысленность, о таком большом хвосте.

Пацан вынужден или жениться на жертве насилия, или откупается от нее, предоставляя приданое бедной девочке.

А виноват, естественно, парень, жестокий насильник и злой волк. И даже знаменитый французский писатель, честно описавший ситуацию, оказывается обманутым совершенно очевидным, на первый взгляд, положением вещей.

А вы говорите – Юнг!

Жаклин де Гё Отпуск

Старый Кросби умирал.

Если бы он умирал дома, в Ирландии, в старом, иссеченном ветрами каменном доме на берегу гавани, то баньши клана Мак-Кроссан знала бы, как достойно проводить его в последний путь. Она бродила бы по холмам и долинам и выла от горя так пронзительно, что ее вопли слышны были бы даже на кораблях, стоящих далеко на рейде, и моряки крестились бы поспешно, тревожно вглядываясь в густой туман.

Но Кросби умирал в море, на небольшой шхуне, шедшей от Зеленой Земли предков в Новый Свет. Умирал среди таких же, как он, бедолаг, гонимых из пораженной многолетним неурожаем и эпидемиями страны на поиски лучшей жизни, – крестьян из долин, рыбаков из прибрежных деревень, обнищавших городских ремесленников… И баньши не могла соблюсти старый обычай и оплакать его как подобает – среди священных деревьев, мешая слезы с вечным ирландским дождем и хороня их в терновых зарослях. Все, что она могла – сидеть невидимкой у его ложа и покрасневшими от плача глазами следить, как уходит жизнь из старого фермера, чьему роду она так верно служила. И поглядывать иногда на последнего представителя этого рода – испуганного худенького мальчика лет семи-восьми, единственного из одиннадцати детей Кросби, сумевшего выжить среди голода, сыпного тифа и холеры. А еще – надеяться, что мальчик успеет вырасти, жениться и наплодить детей, прежде чем его призовет к себе Смерть. Потому что баньши жива только до тех пор, пока есть на Земле хоть один человек, принадлежащий к ее клану.

* * *

– Валера, я кому сказала, руки мыть! Маша, пожалуйста, отвлекись хоть на пять минут от этой штуки и займись братом!

– Мам, ну что он, маленький, что ли? – двенадцатилетняя Маша быстро набирала эсэмэску и даже глаз не подняла.

– Да, – пробурчала сквозь зубы Ирина, пытавшаяся одновременно и уследить за котлетами и побыстрее открыть кошачьи консервы для нудно мявкавшего возле пустой миски Барсика. – Пять лет – это, к твоему сведению, еще не очень большой.

– Ну, кран-то открывать он умеет, – все так же, не поднимая головы, пожала плечами Маша. – Кота же искупал.

– Ты хочешь, чтобы он искупал его еще раз?

– Мам, да ничего я не хочу! Дай мне спокойно сообщение отправить! Чей сын, в конце концов, твой или мой?

Ирина, с трудом сдержавшись от того, чтобы шваркнуть кухонным полотенцем по столу, отправилась за Валерой сама.

Сын лежал на ковре, увлеченно рисуя что-то на планшете.

– Сына, остынет же все.

– Ага.

– Что «ага»?

Валерка поднял голову, смешно наморщил нос.

– А чего ты сейчас сказала?

Ирина вздохнула, подняла сына с пола, повлекла в ванную.

В кармане фартука меланхолично заиграл «Полонез» Огинского.

– Та! Татататата! та! татата! – громко и фальшиво подпел телефону Валерка. – Дай потом мне, я тоже хочу с бабушкой поговорить!

– Сладкий мой! – умилилась на том конце провода Надежда Андреевна. – По бабушке соскучился! Ириша, я взяла вам билеты!

– Мама, какие билеты? О чем ты?

– Ира, ну какие я могу взять билеты тебе и детям?

Москва – Дублин, разумеется! Сюда – через две недели, обратно тридцатого августа, чтобы Маша в школу не опоздала.

– Как – обратно тридцатого августа? Полтора месяца?! Меня так надолго с работы никто не отпустит!

– Значит, поменяем твой билет, вернешься раньше, – безмятежно ответила Надежда Андреевна. – А дети пусть отдыхают до сентября. Да и тебе отдохнуть не помешает. Я имею в виду – от них.