Богатыри не мы. Устареллы

При виде Его Высочества, завернутого в измятый, перепачканный куриным жиром и сажей разбойничий штандарт, а также разбойника с двумя красными коническими ведрами, поселянин остановился и открыл рот. Это было вопиющей невоспитанностью, но Перпетуя решила не гневаться. Она улыбнулась и сказала:

– Добрый юноша, не перенесешь ли ты меня на тот берег?

Добрый юноша перестал разглядывать Яготелло и уставился на Перпетую.

– А ты ниче, – поселянин ухмыльнулся, – все на месте. Токмо замурзанная. По грибы ходила?

Принцесса вздохнула и крепче вцепилась в большую плетеную корзину. В корзине квакнуло сначала тихо, потом громче.

– По лягухи?! – И без того круглые голубые глазки неподозрительного блондина стали еще круглее. – Ты че?! Из этих, как их, лягвоядцев?

Про лягвоядцев Перпетуя знала. В странах победившего Добра лягвоядцы слыли лучшими портными, сапожниками и парикмахерами. Именно они сшили принцессе белое прогулочное платье и сделали туфли на высоких каблуках. И во что они превратились!

Принцесса глянула на камуфляжный подол и часто-часто захлопала глазами, безуспешно пытаясь удержать рвущиеся наружу слезы.

– Ты че? – пробормотал поселянин. – Ты, того… этого… Да не реви ты…

– Де богу, – хлюпнула распухшим носом принцесса, – все бедя обижают… Никто бедя де любит…

– Что?! – возопил Яготелло, но быстро опомнился и перешел на приличествующий принцу слог.

Я потрясен изменою коварной,
Моя невеста, чудо чистоты,
Увлечена презренным негодяем…

– Дурак, да? – перебил поселянин. – Заткнись, не то как врежу.

Яготелло поверил доброму юноше и заткнулся. Поселянин подхватил всхлипывающую Перпетую под коленки и ступил в воду. Дева закрыла глаза, так было проще вообразить, что ее через ручей переносит загадочный блон… то есть, разумеется, венценосный жених. Руки у поселянина были сильными, шел он уверенно, и принцессе было ну совершенно не страшно, только вот речка быстро кончилась. Пришлось открывать глаза и смотреть на белобрысого ухмыляющегося пейзанина в невышитой сорочке. Зато теперь между ней и Яготелло лежала полоса сверкающей на солнце воды. Жених в штандарте и разбойник с ведрами метались по противоположному берегу, не решаясь, однако, войти в воду.

– Может, к деду зайдем? – с сочувствием произнес поселянин. – Умоешься хоть.

Умыться Перпетуя хотела, а еще она хотела избавиться от камуфляжного шлейфа и каблуков, а потом чего-нибудь скушать и выпить. Не молока!

– А… – дева из последних сил пыталась сохранить величие и инкогнито, – а кто твой дед, добрый юноша, и далеко ли он живет?

– Тама. – Парень ткнул пальцем в противоположную от речки и нареченного сторону. – Крышу с петухом видишь? Трактир у их. Давай своих лягух, поднесу, не бойсь, не съем.

Немного поколебавшись, Перпетуя вручила спутнику большую плетеную корзину с подругами; рассмотреть под ними вышитый незабудками белый шелк не представлялось возможным, да поселянин и не рассматривал. Приноровившись к шагу хромающей (сломанный каблук – это ужасно, хоть и не столь ужасно, как некоторые женихи), добрый юноша сообщил, что у деда есть настоящая шпага, которую он привез издалека и повесил на стене. Дед строг, но справедлив, носит только черное платье с белым воротником и очень любит бабку и пиво. На заданный Перпетуей уточняющий вопрос пейзанин спокойно сообщил, что черное платье является верхним, после чего дева утратила к нему (платью) всякий интерес, но с удовольствием выслушала, что дед, не будучи рыцарем, тем не менее является убежденным сторонником спасения прекрасных дам от опасностей самого разного толка.

Правдивость юноши получила подтверждение, когда принцессу проводили в обширную залу, чей пол покрывали тряпочные коврики, а стены – многочисленные картины. Золотоволосый рыцарь на белом коне разрубал пополам незолотоволосого рыцаря, а рядом стояла дева в белом. Золотоволосый рыцарь на белом коне поражал копьем огнедышащее чудище, а рядом стояла дева в белом. Золотоволосый рыцарь на белом коне истреблял тьмы и тьмы зеленых человечков с рожками и кривыми ножками, а рядом стояла дева в белом. Принцесса поняла, что зеленые имели к рыцарю какие-то претензии, непонятно почему вздохнула и принялась смотреть дальше. Лучшей оказалась третья картина во втором ряду, где золотоволосый рыцарь на белом коне вез куда-то деву в белом прогулочном платье. Очень душевно было нарисовано, хотя Перпетуе в последнее время больше нравились гнедые лошади.

Принцесса вздохнула еще раз, и тут ее дважды узнали.

– Ваше Высочество! – со слезами воскликнул непонятно как здесь оказавшийся старый верный слуга в белой ливрее и с носом в прожилках, каковой за время разлуки стал еще краснее.

– Ваше Высочество! Радость-то какая! – утерла слезу бабулечка-красотулечка. – А я уж не чаяла еще раз вас повидать.

– Так ты че? – не понял добрый юноша. – Тово? Принцесса? А этот тогда че разбухтелся? Его ж того, казнить надо!