Поменялись они с Вавилой шапками и платьями. Взял Добрыня у скоморохов яровчатые гуселышки. На княжьем дворе он коня к кольцу не привязывает, отпускает его к яслям с пшеницей белояровой, сам по каменным лесенкам поднимается, на белокаменном крыльце появляется, заходит в палаты на свадебный пир, крест там не кладёт по-писаному, поклон не ведёт по-учёному, звенит бубенцами, бренчит струнами, просит князя с княгиней:
– Дозвольте мне сыграть в гуселышки яровчатые, спеть молодым свадебную песню.
Князь говорит:
– Ты, скоморошина, громче наигрывай, славь молодых Алёшу Поповича с Настасьей Микуличной!
Заиграл Добрыня в яровчатые гуселышки, напевает он Алёшеньке Поповичу, выговаривает Настасье Микуличне.
Невеста просит князя Владимира:
– Позволь-ка мне, Владимир-князь, налить в чарку мёду да поднести её кому надобно.
Отвечает князь:
– Наливай, Настасья Микулична, и подноси, кому хочешь.
Налила Настасья в чарку сладкого мёда, поднесла её скоморошине. Принимал скоморошина чарку одной рукой, выпивал её в единый дух. Говорил он затем Владимиру:
– Позволь мне, князь, налить в чарку мёда сладкого и поднести её кому надобно.
Отвечает князь:
– Наливай и подноси, кому хочешь.
Поднёс скоморошина чарку самой Настасье Микуличне, а как выпила она из чарки мёду, прикатился к её сахарным устам золотой перстень. Надела она тот перстень себе на правую руку, а сама встала с дубовых скамеек, отодвинула дубовые столы и упала скоморошине в резвые ноги:
– Ты уж прости меня, Добрынюшка Никитинец!
Говорит ей Добрыня:
– Я прощаю тебя, Настасья Микулична, лишь потому, что не дивлюсь уму женскому. А дивлюсь я только князю Владимиру: отнял он жену у живого мужа.
Тут встал Алёша Попович и говорит таковы слова:
– Прости меня, мой названый брат, в той вине, что тебе позавидовал и решил от тебя избавиться, а сам хотел взять в замужество Настасью Микуличну!
Отвечал Добрыня:
– В той вине тебя Бог простит! Только в той не прощу тебя, что обманул ты мою родную маменьку, сказал: «Нет в живых Добрыни Никитинца».
Схватил Добрыня Алёшу за жёлтые кудри и бросил его о кирпичный пол. Выхватил из-под скоморошьего платья Никитинец половецкую саблю, хотел было он казнить Поповича, да вот только старый Бермята удержал его за руку.
Сказал Бермята Васильевич:
– Разойдитесь вы, помиритесь-ка.
Добрыня на Алёшу долго зла не держал: помирились братья. Зарёкся с тех пор Попович чужих жён обманывать. А Добрыня взял с собой молодую жену и повез её к своей родной маменьке.
Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром
Сильно разгневался Муромец:
– Никак позабыл меня князь, запамятовал мою службу?! Видеть-слышать не хочет старого товарища!
Выходил он тогда из избы на двор, а со своего двора – на чужой двор, а с того двора – на улицу. Натягивал разрывчатый лук, налаживал на него калёные стрелы. Принялся затем Илья похаживать по киевским улицам, взялся с великой досады постреливать в Божьи церкви. С церквей он кресты повыломал, золотые маковки повыстрелял, с колоколов языки повыдёргивал. Заглядывал Илья в питейные дома, где проживает жизнь кабацкая теребень:
– Выходите сюда, кабацкие голи! Собирайтесь на стрелецкую площадь – там лежат золочёные маковки, серебряные кресты, мною сбитые. Подбирайте серебро и золото, несите его в питейные дома, в злые кабаки. Покупайте бочки зелена вина, мёда пьяного и мёда сладкого.
Теребень не надо упрашивать: кинулись голи на стрелецкую площадь, нахватали золота с маковок, подхватили серебряные кресты. Отнесли они золото-серебро в питейные дома, в злые кабаки, выкатили бочки зелена вина, открыли бочки мёда пьяного, принялись упиваться сладким мёдом. А Илья Иванович не унимается, среди голи похаживает, на весь Киев зовёт громким голосом:
– Уж вы, пьяницы-пропойцы, деревенские мужички, лапотники-балахонники, что мужчины, что женщины, приходите ко мне, Илье, на почестен пир! Кормить буду вас досыта, поить буду вас допьяна.
Сбежались на богатырский зов все пропойцы-пьяницы, все деревенские мужички, лапотники да балахонники, что мужчины, то и женщины. Собрались они к Илье Муромцу. Илья Иванович всех их привечает, со всеми целуется, зелено вино ковшом размеривает, наливает им и пьяного мёда, и мёда сладкого.
Услыхали о том княжьи слуги – бросились они к князю Владимиру: