Богатырские хроники

— А ты погуляй по Тмуторокани, Добрыня, погуляй, — снова рассмеялся Мстислав, — может, по сердцу кто придется. В погреб веселый какой зайди, хозяйку облапь и вина закажи. У меня с этим просто… А насчет рога не беспокойся. Мой рог и под землей услышишь.

Мстислав несказанно удивился бы, узнав, что под вечер мы с Алешей действительно оказались в веселом погребке. Я таких мест сроду не люблю: одно пустозвонство и лукавство в них. Алеша, напротив, по ним шастать горазд (неуемный он; уж бороду сединой побило, а стати и на год не прибыло). Однако не за этим делом в погребок мы пришли.

В княжеском тереме сидеть нельзя было: все в нем на подслушке да на подглядке (в южных странах по этой части мастера большие живут). По городу слоняться — и того глупей. На голову мы местных людей выше, и оружие наше приметное, да и лица поумней тмутороканских будут. В погребке же — как ушел под землю, так и не видно тебя, и для улицы пропал, и никто тебя в погребке том не сыщет. Следили за нами по пути, конечно, ну да следаков тех мы уж в тихом переулке придушили немножко — не до смертоубийства, но так, как кот мышь зубами до беспамятства прижимает. Да Алеша еще по злобе крысу поймал, шею ей свернул да следаку одному за пазуху и запихал. Пускай знает князь Мстислав, как нас зверями стращать и по следу нашему псов своих пускать.

— Зарвался князь, — говорил Алеша задумчиво, качая головой и попивая кислое вино. — Совсем зарвался. Напрасно Владимир удел ему дальний дал. Нельзя родичей с привязи спускать: заматереют — да тебе же в сапог и вцепятся. Под боком княжичей держать надо, в Новгороде — самое дальнее. А в Тмуторокани воеводу посадить надо было, из рода старого, варяжского, престолу верного.

— Самодур Владимир был.

— Ну а я о чем? Вот и отравили его, и ушел в землю прежде времени, и праха его ядовитого и черви теперь не касаются… Еще вина спросим.

Странны обычаи Тмуторокани человеку русскому. Вина здесь море (у нас-то меды; вино за драгоценность почитается и на княжеских пирах подается только; попы и те причастие по капельке малой дают). А сюда вино из Царьграда каждый день на ладьях привозят. Понятное дело, в погребках его травяными настоями хмельными разбавляют, но с Алешей такие дела не проходят. До сих пор потирает голову хозяин: после первого же глотка запустил ему Алеша в темечко кувшином с тем дурманом-то…

У погреба здесь у каждого — имя свое. Чудно это, как в Царьграде совсем. На Киев весь — два погреба, верхний и нижний (у Днепра и на горке). А тут — и не сосчитаешь их, погребов-то. Вот и висит у каждого на входе примета своя. Этот вот «Черепом» прозвали, потому что висит в дверях на веревке черепушка с виском пробитым. Нечего сказать, веселые люди в Тмуторокани… В Киеве бы вмиг дозор дворцовый прискакал: откуда кости взяли, такие-сякие? А виру[4] князю заплатить не хотите?! Да и попы киевские того бы не допустили: по их части и кости и черепа… Здесь же покойники чуть не под ногами валяются… Дурной город, безголовый. Не люблю я Тмуторокани.

В погребе — шабаш. Народ пьян весь, девки наглые, как ящерки, туда-сюда шныряют, заголяются, да лицо У каждой румянами да белилами так расписано, что дьявола у нас в церквах краше малюют. Поди ж ты — красота какая… Вонища опять же. Кто и до улицы не дойдет, здесь прямо нужду справит. Хозяин ему по уху, а лужу прибрать забудет, конечно… Хороши у Князя Мстислава воины, вот уж да! Мечи под лавки Побросали, о кольчугах уж и речи нет (нужны ли они, кольчуги-то, когда девки под боком!), забыли уж, наверное, как и зовут кого. Не будет в сегодняшний вечер Мстислав в свой рог трубить, нет, не будет! Не собрать ему войска, не вывести из города. Как опустеют погреба — вот тогда, значит, в ночь выступает рать. Не дурак Мстислав, ой, не дурак.

— Так что — на север князь попрет?

— А леший один знает, что у него на уме… Ярослав на престоле — без году неделя… Мстислав — не в Тмуторокани родился. Юг — богаче, север — краше.

Много вина в Тмуторокани и шелков и парчи много, да носит Мстислав в ухе варяжскую родовую серьгу. На север она его зовет…

— Серьга-то — Сильная? Не приметил?

— Ночью на нее посмотреть надо. Варяжские серьги от луны зажигаются.

— Ее до Мстислава дед его, Святослав Игоревич, носил. Водились за ним дела волшебные, говорили люди…

— То до нас было. Может, врут.

— На могиле Святослава был я. Не простая могила на порогах днепровских осталась… В какое время ни придешь, полоса светлая наискось тянется, словно луч лунный.

— Ну что ж… Про голову его, печенегом отрубленную, тоже разное рассказывают… Может быть, может. Небось и Рюрик сам из Скандии не с мечом только ушел… Мечом одним Руси не добудешь, тут Сила нужна…

— Волхвовали варяги, думаешь?

— Определенно волхвовали… Без волхвования и девка к парню не потянется… Все на волшебстве в мире этом… Вон, гляди: у хозяина в углу — пучок травы сухой.

— Давно на траву эту смотрю. Не видал я такой.

— Во-во… Раз не видал, дальняя трава, значит, а раз издалека везли, то и не пустая, выходит…

— Зажечь бы, дым понюхать…