Я думал о Волхве, о том, что первое самостоятельное деяние я совершил в борьбе против него. Я думал о том, насколько я могу полагаться на слова Властителя Крепости, но больше всего я думал о Святополке. Когда я, по наитию, а может быть, из великой ненависти к Святополку произнес при несчастном Мстиславе это имя, я невольно напал на важный след: Волхв плел паутину вокруг Святополка, и Бог знает, как далеко он зашел, и в какой мере Святополк находился в его власти. Я не имел пока никакого понятия о том, что мне делать дальше, я только понимал, что борьба будет долгой и трудной, и что я не в силах предвидеть, что может помочь мне. Так, погруженный в невеселые мысли, я ехал на север. Скоро я миновал перешеек, подъехал к синему морю и долго смотрел на него, вдыхая всей грудью соленый незнакомый мне ветер, и на какое-то время веселье вернулось ко мне, и я подумал о Царьграде, который лежал за ним, и о всех странах, в которых я не был, но в которых, может быть, побываю. Я разделся и осторожно вошел в воду. Я долго плавал, удивляясь тому, как морская вода выталкивает мое тело. Нет, положительно, думал я, море это не просто большое озеро, это нечто иное, чего я пока не понимаю.
Потом я ехал степями. Когда появлялась конница степняков, я поднимал руку в знак мира, мы обменивались несколькими словами, и я ехал дальше. Они не задерживали меня, и я знал, что в крайнем случае зловещее имя Крепости откроет мне путь.
Так в безмолвии и бездеятельности добрался я до Южных границ Русской земли. Безмолвие неожиданно понравилось мне. Я тосковал по Учителю, как поначалу тосковал по матери, но, как я уже говорил, даже в детстве я испытывал тягу к одиночеству, и поэтому одинокий путь богатыря оказался мне не тягостен.
Люди в селениях принимали меня с почетом; я ничего не рассказывал им, только говорил свое имя: я понимал, что богатыря, как бы слаб он ни был (а тогда я был еще весьма слаб), должны знать.
Я был в трех днях пути от Киева, когда вдруг плохое предчувствие посетило меня. Я ехал полем и ничего не видел подозрительного вокруг. Спешно я соскочил с коня и прильнул к земле. Я услышал стук копыт.
Я вскочил в седло и поскакал в лес. Не знаю почему, но я не хотел оставаться один на дороге. Как только я укрылся за опушкой, на дороге из-за поворота показался отряд всадников — десять вооруженных человек; размеренной рысью они шли на юг. Они были не похожи на княжескую дружину, и я готов был поклясться, что недобрая сила влекла их. Они быстро проехали мимо меня, не заметив. Я стоял на месте в раздумье. Внезапно я услышал крики и звон мечей. Я сорвался с места и понесся за ними.
Они кружили на дороге вокруг одинокого всадника, который, что-то зло и задорно крича, отбивался. Я пришпорил коня и ворвался в сечу. «Держись!» — крикнул я ему. Всю свою смертную тоску и сомнения вложил я в первый удар, который оказался последним для одного из конников. «Ага-га!» — закричал всадник, на помощь которому я пришел, и с удвоенным напором продолжил бой.
Бой был очень тяжек мне. Всадники были искусны и, казалось, одержимы. Вот уже пятеро из них валялись на земле, но остальные пятеро вместо того, чтобы обратиться в бегство, яростно наскакивали на нас. Только когда шестой и седьмой пали, оставшиеся трое понеслись по дороге прочь. Мы не преследовали их, утомленные боем. Вытирая пот, мы смотрели друг на друга. По росту, оружию и какому-то особенному выражению лица я узнал в незнакомце богатыря. При всей своей мощи он был гибок, как лоза. Лицо его было немного лукаво, очень красиво и отчасти женственно; черные глаза поблескивали, как смородина. Он был всего на пару лет старше меня.
— Как тебя зовут, богатырь? — спросил он весело.
— Добрыня. Добрыня Никитич.
— Ты ученик Никиты? Я Алеша — Алеша Попович.
Алеша Попович! Я много слышал о нем от Учителя. Учитель говорил, что это совсем молодой богатырь, который только недавно пустился в странствия после учения у старого знаменитого богатыря Святогора, у которого в свое время учился еще Илья. Учитель говорил о нем хорошо, заметив, правда, что Алеша, похоже, немного себе на уме. Но это мало занимало меня сейчас. Я встретился с другим богатырем — как богатырь, и он признал это. Меня признали…
Но что-то беспокоило меня. Что? Да — почему всадники были так отчаянны и почему они спешили на юг?
— Почему они набросились на тебя?
Алеша пожал плечами:
— Я сам не пойму. Я ехал им навстречу. Мне показалось, они бы не напали на меня, если бы я не окликнул их и не спросил, куда они едут и зачем. После этого они стали как бешеные собаки.
— Надо обыскать их, — сказал я.
— Обыскать? Это еще зачем?
— Они ехали на юг. А я оттуда. Там творятся не хорошие дела.
— Нехорошие дела?
Я долго смотрел ему в глаза, размышляя. Потом сказал:
— Дела Волхва.
Алеша посерьезнел:
— Вот как? И какие же?
— Я бы рассказал тебе, когда б это был только мой Подвиг. Я был на юге по велению князя Владимира.
— Узнаю руку Никиты, — рассмеялся Алеша раздраженно. — Поручения князя, тайны, дальние поездки… Что ты хочешь найти?
— Не знаю.