Богдан Хмельницкий

В лагере Хмельницкого было не очень радостно. На рассвете 19 апреля 1648 года его казаки ударили по неприятелю, но попытка оказалась неудачной. На следующий день, окружив лагерь, казаки ночью подвели шанцы к самым укреплениям, поставили орудия и гаковницы[57]. Но жолнеры выбили повстанцев с занятых позиций. После этого начались мелкие стычки, которые не обещали победы ни одной, ни другой стороне.

Хмельницкий собирал своих старшин, советовался с ними. Если к шляхетскому лагерю подойдет помощь, поражение почти неминуемо. Стороны напряженно выжидали и готовились к дальнейшим схваткам.

Настал день 24 апреля 1648 года. Хмельницкий ходил по шатру, слушал советы Кривоноса и других сподвижников, а сам обдумывал тот единственный верный ход, который дал бы возможность быстрее покончить с отрядом Стефана Потоцкого и Шемберга. Гадали: помогут татары или снова отсидятся за болотом? Нужно было немедленно решать, что делать дальше.

И вдруг около шатра послышался топот быстро приближающейся лошади, потом громкий разговор с джурой, и внутрь вбежал казак, один из тех, кого он направил в дозор.

— Батьку! — обратился он к гетману. — В Каменком Затоне пристал к берегу байдак с реестровцами. А с ними Кричевский. Согласны присоединиться к нам!

Лицо Хмельницкого просветлело. Не дослушав, он обнял гонца и трижды расцеловал.

— Спасибо, брат, утешил. Скачи назад и передай Кричевскому, что хочу его видеть у себя. А Ганже скажи — пусть и дальше действует так же.

Реестровцы, подплывая к Каменному Затону, видя причаленный к берегу байдак Кричевского, также причалили к берегу. Скоро уже все байдаки были у берега. Из них выскакивали казаки, разминали затекшие ноги и собирались к установленной на возвышении хоругви, под которой стояли Ганжа и Кричевский. Одними из первых подошли Филон Джеджелий и Богдан Топыга, узнавшие своего побратима Ганжу. На них-то Ганжа и возложил ответственную миссию. Когда большинство казаков вышли на берег, они прокричали:

— Черная рада!

— Собирайтесь на раду!

Их поддержали те, с кем уже успели поговорить Ганжа и Кричевский.

— Хватит, наслужились шляхте! Черная рада!

И вот сошлись в круг казаки. Первым к ним обратился Ганжа.

— Братья, товарищи мои! Я по велению гетмана нашего Богдана Хмельницкого выступаю здесь перед вами. Поднялись мы за веру и казачество и за весь народ русский, — кричал Ганжа, держа в руках знамя. — Неужели вы будете проливать кровь своих братьев? Разве не одна Украина породила нас? Короне ли польской пособлять станете, которая заплатит вам неволею, или матери своей Украине? Становитесь с нами, братья, против шляхты!

Ганжу поддержал Кричевский.

Собрание было шумным. Сбросили есаулов Барабаша и Ильяша Караимовича, а вместо них выбрали старшим Джеджелия. Когда Барабаш и Караимович попытались сопротивляться, их тут же схватили и казнили как изменников. Перебили и немецких наемников. После этого Джеджелий распределил всех по полкам и двинул на помощь восставшим.

Из донесения коменданта крепости Кодак Гродзицкого К. Потоцкому (май 1648 года): «Сообщаю Вашей милости, моему любезному пану, печальную весть: 24 апреля около Каменного Затона все запорожское войско, которое шло водой, взбунтовалось и побило полковников и всю старшину. Это несомненная и верная новость. Верьте мне, милостивый пан, ибо сегодня в первом часу ночи прибежали ко мне два моих раненых мушкетера, которых я послал было туда с мортирой и гранатами… Они избрали себе есаулом Дзяния Кривуню (Филона Джеджелия. — В. З.). Те же мушкетеры рассказали мне также, что у них был совет о том, чтобы переправить через Днепр орду и хана и, выступив вместе, разгромить пана комиссара и потом овладеть Кодаком».

Хмельницкий встретил восставших реестровых казаков перед лагерем. Он был на белом аргамаке. За ним выступала старшина. На свежем ветру реяло белое знамя, на котором большими буквами было выведено: «Мир христианству!»

Полки реестровых остановились. Наперед выехал Джеджелий. Его кряжистая коренастая фигура, лицо с маленькими татарскими узкими раскосыми глазами выражали решительность и волю. Сняв шапку, он чуть склонил голову перед Хмельницким.

— Кланяемся и клянемся тебе, гетман, и приходим служить верой и правдой народу своему, святой церкви и матери нашей Украине!

Хмельницкий расправил плечи, оглядел потеплевшим и в то же время острым взглядом примолкшие полки и громовым голосом проговорил:

— Добре и во славу отчизны нашей учинили, братья!

Над полками разнеслись радостные восклицания, поднялись руки с оружием, полетели вверх шапки. Но Хмельницкий поднял булаву, и все сразу стихло. Среди тишины звучал только сильный голос гетмана:

— Братья, рыцари, молодцы! Пусть будет вам ведомо, что взялись мы за сабли не ради славы и добычи, а ради обороны жизни, жен и детей наших. Ляхи отняли у нас честь, вольность, веру — все это в благодарность за то, что мы проливали кровь, обороняя и расширяя Польское королевство! Так что же, нам оставаться невольниками на собственной земле своей?