Богдан Хмельницкий

В этих условиях был исключительно важен союз с новым крымским ханом. Как и было условлено, посланец Хмельницкого встретил его, когда он после провозглашения в Стамбуле 25 августа 1654 года ханом возвращался в Бахчисарай. Приняв подарки, Махмед-Гирей, однако, не дал ответа. И Бокаченко пришлось оставаться и ждать…

В начале октября Махмед-Гирей прибыл во владения Карач-бея Перекопского в Кыл-Бурун. Здесь был созван большой курултай (съезд). Собралась верхушка татарских феодалов, представлявшая все их политические группы. Новому хану необходимо было урегулировать межгрупповые противоречия, наметить свою внешнюю политику. Два дня шел большой и сложный разговор. 5 октября при взаимном согласии всех групп, которые хану удалось примирить, курултай принял решение — внешнеполитическую линию прежнего хана Ислам-Гирея оставить неизменной, а Хмельницкому предложить разорвать союз с Россией.

В Перекоп был спешно вызван Яскульский. И ему была вручена грамота польскому королю с подтверждением мира. В грамоте сообщалось, что в ближайшее время ему в помощь направляется часть татарских сил и что остальные будут подходить постепенно.

8 октября в Чигирин было отослано украинское посольство. Вместе с ним по велению хана ехал бахчисарайский дипломат Тохтамыш-ага. Он вез грамоты Махмед-Гирея и Карач-бея с предложениям разрыва союза с Россией.

В своей грамоте от 5 октября Карач-бей писал, обращаясь к Хмельницкому как к своему брату и приятелю: «…как мы были братьями и приятелями вашими, так и теперь того не изменим. Только твоя милость знаешь, что Москва мой неприятель, а ты теперь с Москвой побратался. Я тебя как добрый приятель остерегаю и потому посылаю братское письмо — твоя милость не слушаешь! Какая тебе от Москвы будет корысть? Они в лаптях ходят. А вы с ними живете, и мы завсегда готовы до приятельства с Вами. Из-за вас и с поляками побратались. Если с королевской стороны будет какая-либо причина, мы с королем братство разорвем и к вам на помощь придем. Если у вас есть такое сильное войско и хан вам помогает — чего вам бояться?… Ты слушай хапа, а больше не слушай никого. Если же тебе была какая кривда, мы все готовы одноконно идти. Брось! Я твой милый добрый брат и злого тебе не желаю. Что я тебе желаю, пусть будет на мою голову, только отступи от Москвы».

В каждой строке этих грамот сожаление за теми временами, когда крымские татары могли грабить безнаказанно Украину, а в сложные минуты и продавать ее польским магнатам, не опасаясь вмешательства России.

Тогда же в начале октября влиятельный крымский князь Маметша Сулешев от имени хана сделал окончательное политическое заявление. Т. Г. Хотунскому и И. Фомину сообщили, что хан принял предложение русского царя о совместном нападении на Речь Посполитую и что татары не станут разорять русские земли, даже если Ян-Казимир предложил бы им участие в этом. Одновременно Махмед-Гирей потребовал присылки «упоминков» и обязательства препятствовать нападениям донских казаков на Турцию и Крым, угрожая в противном случае войной.

Уже то, что посланцев русского царя принимал не хан, было пренебрежением по отношению к нему. Тон, которым разговаривали крымские князья с посланцами, предъявленные претензии вызывали у Хотунского и Фомина обиду и возмущение, но приходилось терпеть. Сейчас нужен был мир с Крымом. И поэтому на заявление М. Сулешева они ответили, что обещание хана не нападать на Россию достаточно для присылки обусловленной казны. Однако на требование запретить донцам нападать на Турцию и Крым посланцы сообщили, что донские казаки имеют полную самостоятельность и повлиять на их действия невозможно.

То же они подтвердили и в беседе с визирем Сефергазы-аги 6 октября 1654 года. Ответом им были крик и угрозы крымско-турецкого нападения на Россию. С этим и выехали русские посланцы из Бахчисарая.

Извещенный обо всем, Хмельницкий принял Тахтамыш-агу настороженно. Встреча состоялась в Корсуне 24 октября 1654 года. Может, потому, что были они с Тахтамыш-агой, смелым воином и дипломатом, давние приятели и уважали друг друга, говорил он с ханским посланцем спокойно и даже с какой-то не свойственной ему горечью и сожалением.

— Пойми же, твоя милость, — отвечал Хмельницкий, прочитав грамоты с предложением хана порвать с Москвой и вместе с татарами и поляками пойти против нее войной, — не можем мы разъединиться с Москвой, потому что ляхи на нас многие земли созывают и вы сами про это ведаете, а нам неправду пишете. Твоя милость дружил с нами и знаешь, что присягу не мы нарушали, а вы. Пусть вас бог судит. Мы остаемся на Украине и, помолившись богу, будем вместе с Москвой защищаться.

Хмельницкий умолк, погрузился в мысли. Потом набил трубку, разжег ее от огня, принесенного джурой, и взглянув проницательно на Тахтамыш-агу, слегка улыбаясь, спросил:

— Неужели то хорошо будет, если вы с нами разбратаетесь? Вы с нами хлеб и соль ели, были в безопасности. Лучше уговорите хана остаться с нами довеку. Мы поляков не трогаем, это они всякими способами хотят нас уничтожить. Но бог этого не допустит.