Богдан Хмельницкий

Таким без основательной причины бегством ваша милость прибавил противнику энтузиазма и смелости, а в нашем войске уменьшил возникшее желание воевать…»

Король недоумевал, почему целая армия удирает без боя, но Хмельницкий знал причину. Знал он и то, что если польские магнаты отстаивают в этой борьбе свои владения, то народные массы Украины отстаивают в ней свое право на свободу, на собственное государство. И потому они готовы биться не на жизнь, а на смерть.

Раскинувшийся на берегу Гиезны, притока речки Серет, Збараж представлял собой нелегкий орешек для войск Хмельницкого и татарской орды. В 1636 году, получив Збараж во владение, Иеремия Вишневецкий заново перестроил крепость, и она стала почти неприступной. Сейчас в ней добавочно установили еще 50 пушек, завезли большое количество боеприпасов. Гарнизон был укомплектован рейтарами и другими наемными войсками. Сосредоточившись в Збараже, польская армия, более чем 9000 человек, по приказу Вишневецкого, принявшего над ней командование, укрылась в замке. Основная ее часть начала строить укрепления, которые, по свидетельству очевидца, «по размерам годились для 100 тысяч войска». В этих, как писал он далее, «рвах» и ожидали они «тяжелых испытаний судьбы».

Было раннее утро 29 июня 1649 года. Томимый тревожными чувствами, Вишневецкий почти не спал в эту ночь. Как только забрезжил рассвет, он позвал к себе польного писаря Сераковского и ротмистра Пигловского и послал их во главе разъезда в 60 человек вокруг крепости, чтобы разведать, не подошли ли казацкие отряды.

Не успели они отъехать от крепости, как сразу же натолкнулись на передовые отряды восставших. За ними виднелись лавины войска. Сообщить об этом своему начальнику разъезд уже не смог, однако короткая, но жестокая схватка его с казацким дозором подняла тревогу в лагере. И когда казаки с ордой пошли на приступ Збаража, их встретили яростным огнем. Бон разгорался. Но если казаки рвались на окопы поляков, то татары своими быстрыми передвижениями перед вражескими валами лишь делали вид, что наступают. И казакам пришлось отойти.

Выехав поближе к неприятельским окопам, Хмельницкий со старшиной и ханом внимательно осмотрели их. Не вызывало никаких сомнений, что они прекрасно укреплены и готовы отразить удар. Хан все качал головой, словно сожалел, что привел сюда свои отряды. Хмельницкий поглядывал на союзника, и в душе его не затухали сомнения. Ему сообщили, что к ханским шатрам уже подбирались польские лазутчики, которые хотели встретиться с мурзами. Его люди сумели на этот раз предупредить такую встречу. А что будет дальше?

— Что скажешь, милостивый пан и добродетель, о дальнейших наших действиях против нашего общего врага? — обратился Хмельницкий к хану.

Окруженный мурзами, тот словно не слышал вопроса, но потом хитро улыбнулся одними глазами и медленно проговорил:

— Брат мой, великий воин, очевидно, уже решил это сам, я приветствую все его решения.

Хмельницкий в знак согласия склонил голову. Действительно, он уже знал, как будет брать крепость. Донесения, которые он получил от своих осведомителей о возможностях крепости, и первый бой говорили, что это сделать будет непросто. Он задумал окружить крепость плотной стеной своих войск и осадой и приступами заставить врагов сдаться.

Казаки и крестьяне заняли все села вокруг Збаража, и польские полки остались без провизии и фуража, без связи с королевской армией. Бои происходили почти каждый день. И каждым из них руководил Хмельницкий. Он внимательно следил за всеми передвижениями в польском лагере, выискивал слабые места и направлял туда удары казаков. Сам руководил организацией подкопов под польские укрепления, строительством гуляй-городов.

И всегда рядом с ним был его Тимош. Казацкий сотник, он наравне со всеми ходил на приступы, сидел в засадах. Его звали на рады старшин. И не раз его дельные сонеты сослужили добрую службу казацкому войску. Отец не мог нарадоваться сыну, но виду не показывал, в обращении был строг.

Осада, лишившая поляков всякой возможности сношения с внешним миром, и непрекращающиеся штурмы делали свое дело. В крепости наступил голод, боевой дух осажденных падал.

Утром 2 июля на зов Хмельницкого в его шатре собрались полковники. Гетман был озабочен. Окинув присутствующих хмурым взглядом, он медленно проговорил:

— Соратники наши татары затеяли переговоры с поляками, а мы толчемся под крепостью без всякого толку. Сегодня пойдем на приступ снова.

Он остановил свой взгляд на богатырской фигуре гадячского полковника Бурляя, который отличился в свое время на Черном море, брал Синоп, нагнал страху на сам Царьград.

— Тебе, Кондрат, быть сегодня первым. Обойдешь крепость с левой стороны, там укрепления еще не окончены. Пробейся в крепость, а за тобой пойдут остальные. Ты, Морозенко, и ты, Богуне, поддержите Бурляя. Другим также наступать, чтобы не смогли ляхи стянуть против Бурляя свое войско. С богом! Я буду с вами.