Богдан Хмельницкий

- У Чаплинского? - с удивлением спросил Богдан. - Ты думаешь, что он шпионит за мной?

- Не думаю, а почти уверен в этом, - отвечал Кречовский.

Богдан, видимо, что-то соображал.

- Да, да! - в раздумье говорил он, - это очень возможно. Спасибо тебе, друже! Это я приму к сведению.

Поговорив еще о том, о сем, Хмельницкий встал и при прощании заметил хозяину:

- А слышал ты, что татарский загон появился?

- Нет, ничего не слыхал, - ответил Кречовский.

- Мне на днях казак сказывал. Надвигаются, говорят, через Дикие поля. Надо бы разузнать.

- Ну, брат, как бы тебя не послали, - проговорил Кречовский. - Наш пан староста тоже начинает на тебя зубы точить. Недавно вспоминал на пиру, как ты тогда его отцу про крепость ответил.

- Это про Кодак-то? - заметил Хмельницкий. - Что ж и теперь повторю: "Что руки человеческие созидают, то руками и разрушается". И разрушим, Бог даст, и разрушим! - гордо проговорил Хмельницкий.

- Бог даст, разрушим! - повторил Кречовский, - но и осторожность не мешает.

- Так, что же про меня говорил пан староста? - переспросил Богдан.

- Он рассказывал, как его отец уже на смертном одре жалел, что оставил твою буйную голову у тебя на плечах.

- Ну, так то отец, а с сыном я, кажется, лажу.

- Много тут портит Чаплинский. Сколько раз мне случалось слышать, как он тебя расписывает перед старостой.

- Бог с ним! - небрежно проговорил Богдан, - еще наше не ушло. Он мне простить не может, что я женюсь на Марине. Бог с ним, - повторил он, - я ему зла не желаю. А все-таки спасибо, друже, за твои советы, остерегаться буду.

Расставшись с Богданом, Иван Довгун подъехал к шинку, отдал своего коня мальчишке жиду, сыну корчмаря, и вошел в низенькую горницу, битком набитую мелким людом. Он сел к одному из столов и стал прислушиваться к разговорам. Сидевшие в корчме были уже навеселе, языки развязались и никто не стеснялся высказывать то, что у него было на душе. Старый слепой кобзарь заунывно пел что-то, сидя в углу, но его никто не слушал.

- Нет, вы послушайте, добрые люди, - говорил в одном углу высокий худой хлопец резким крикливым. - Разве это так можно жить? И пашню у тебя возьмут на корне, и покос у тебя оттянут, и последнюю скотинку из дому выведут, да и тебя самого, в угоду пана, угонят. Нарядят в дурацкую, шутовскую одежду и ступай за паном по белу свету мыкаться. А тут жена с ребятишками голодает, да и из них жид последнее повытянет, того гляди на улицу выгонит, последний хуторишко и тот отнимет...

- Что и говорить, - вторили окружающие, - плохие времена...

- А слыхали вы, братцы? - перебил толстый приземистый человек в одежде мещанина, - говорят, опять звезда с хвостом на небе появилась.

- Не звезда, брат, а два меча, - перебил его другой. - И мечи те остриями сходятся. Один меч панский, а другой казацкий. Вот и рассуди, что это значит...

- Что там на небе, - заговорил опять высокий крестьянин, - небо небом а ты посмотри, что на земле-то делается. Сгрубил пану, голову тебе долой или камень на шею и в воду. Да, что я говорю, пану, довольно жиду-арендатору не понравиться, так он тебя одними церковными налогами доймет. Крестить ли ребенка, иди жиду поклонись. Какую цену заломит, ту и давай. А нет у тебя денег, так и останется дитя некрещенным, оно для жида, для нехристя, еще лучше. Ему над нами, над православными, надругаться куда как любо. Умрет кто в доме, опять к жиду, в ноги кланяйся: "Позволь, мол, добродзею, похоронить!" Ни жениться, ни Святого Причастия принять, ничего нельзя без жидовского разрешения, и за все плати взятки. Спрашиваю вас, добрые люди, можно ли так жить? - заключил он, обводя глазами слушателей.

- Верно, верно! - загудела толпа. - Житья нам нет от панов, пора с этим покончить!

Довгун внимательно прислушивался к речи крестьянина, всматривался в него, и странная улыбка появилась на его лице.

- Вот так хлопец! - засмеялся он про себя. - Да ведь это казак наш Брыкалок! Ей-ей, это Брыкалок. Каким же манером он обернулся в крестьянина?

Улучив минуту, когда толпа отхлынула, он подошел к высокому оратору и дернул его за полу.

- Гей, Брыкалко! - тихо проговорил он. - Что ты тут за чепуху городишь? Какой ты крестьянин? Ты и земли-то пахать не умеешь!

Брыкалок с досадою обернулся к товарищу и погрозил кулаком.

- А этого хочешь? - тихо, но выразительно сказал он. - Молчи, держи язык за зубами и не суйся не в свое дело.

- Э-ге! - протянул Довгун, - понимаю... Ну, ладно! Довольно уж наболтал тут, пойдем, я тебе чарку поднесу, у тебя, небось, в горле-то пересохло.

Они подошли к шинкарю, выпили по чарке горилки да по кружке меду и вышли на улицу.

- Знаешь что, Брыкалко, - сказал Довгун, - сегодня, ведь, воскресенье, значит, у девушек вечерницы. Хочешь со мною отправиться?

- А куда? - спросил длинный казак.

- Да недалеко. Вот тут к Чигиринскому подстаросте в имение. Коня-то мы здесь оставим, а сами пешочком и проберемся.

- Пойдем, пожалуй, - согласился Брыкалок.

Они вошли во двор. Ивашко о чем-то переговорил с жиденком, сунул ему в руку блестящую монету, и тот в несколько прыжков исчез в корчме.