Богдан Хмельницкий

— А что же, ушли они от него, га? — крикнул Кривонос, опираясь руками на стол, и перегнулся в их сторону. — Толпами, как мурашня, налезли в табор, а потом первые кричали о сдаче! Голод, вишь, одолел их! Ну, а теперь попухнут небось от панской ласки! Землю научатся грызть! — рвал он слова, как бы желая вылить в них всю кипящую в нем злобу. — Да, если б не они, мы полегли бы все один подле другого, табор бы взорвали, а не предались бы ляхам!

— То-то, — процедил сквозь зубы Пешта, бросая из-под бровей угрюмый взгляд, — все тянутся в казаки, а как на греблю, так и некому, а мы одни подставляй спины!

— Через них-то, пожалуй, и потеряли навеки все права, — послышался густой и жирный голос Бурлия, и его одутловатое лицо з узкими, подплывшими глазами и тупым лбом выплыло на минуту из тени.

— Пора бы и нам одуматься, а то и шкуры не хватит, — заметил несколько смелее Пешта, — атаману-то кошевому и заботиться об интересах коша, своих, близких людей, а чернь имеет топоры и косы, пусть борется сама за себя.

— Сама за себя, — медленно повторил Нечай, бросая на Пешту исподлобья презрительный взгляд, — а разве они молчат, не встают? Разве не бегут в Сичь, в казачьи ряды!

— Не в казачьи боевые ряды, а в казачьи списки, чтоб привилеи раздобыть, — прошипел Пешта. — А в казачьи ряды за хлебом бегут и потом первые молят ляхов о пощаде.

— А! И кого же? Ляхов! — заскрежетал Кривонос зубами. — Да я бы за каждую придуманную ляхам муку перенес бы сам по две, а не поклонился бы и не пощадил бы ни одного!

— Всех не перемучишь, — ответил Бурлий, — а вот как они обрежут права... Теперь уж, на мой разум, и «Куруковских пунктов»{103} нечего ждать.

— Ни пяди меньше! На длину своей сабли не отступлюсь от них! — крикнул Нечай, бросая свою кривую саблю на стол. — Мы их кровью своей, головами своими заработали и уже не отдадим назад! Мало нас? Найдем помощь! Я был у донцов, они протянут руку... а не попустим своих прав!

— Не пойдут донцы все, а несколько сот удальцов что помогут? — откликнулся убитым голосом Половец.

— Не попустим! — злобно добавил Пешта, — а много ли их осталось? Когда мы со второю просьбой на сейм посылали, какой получили ответ?

Все молчали, а Пешта продолжал еще злобнее:

— А уж много ли просили мы? А после Кумейского поражения, вспомни, какой присяжный лист был написан нами и какие на Трахтемировской раде{104} получили мы права? Уничтожили Миргородский и Яблоновский полки, уменьшили нас на тысячу двести душ, чайки сожгли.

— Не каркай, ворон! — крикнул запальчиво Чарнота, и голубые глаза его метнули беглый взгляд из-под сжатых бровей. — Не удастся Нечаю донцов, так я им татар приведу, поклонюсь спиной и невере.

— И ничего не добьешься, — крякнул Бурлий, — а не лучше ли нам своих бы требований посбавить?

— А что же, и впрямь, — поддержал хриплым голосом Пешта. — Что нам осталось? Бунтами ничего не поделаем, все равно — сила солому ломит, а за каждым бунтом идут новые утеснения. При согласии же ляхи делают уступки. Вспомните: за Сулиму нам прибавили тысячу человек, а при разумном кошевом, — подчеркнул он, — можно выторговать и больше.

— Не то и всех нас повернут ляхи в рабов, —тихо добавил Бурлий.

— Умереть, умереть! — простонал про себя Половец, и его тихий стон упал на всех,- словно удар похоронного колокола.

Наступило тяжелое молчанье.

Богдан сидел молча, опустивши голову, и, казалось, не принимал никакого участия в разговоре; палец его чертил на столе какие-то странные узоры, глаза были опущены вниз, и только иногда, на мгновенье, впивался он ими в лицо говорившего.

— Не бывать этому! — крикнул Кривонос громовым голосом, нарушая молчанье, и поднялся во весь рост. — Покуда стоит наше Запорожье, — ударил он эфесом сабли по столу, — спасением души своей клянусь, не бывать этому вовек!

— Не бывать! Не бывать! — подхватили Нечай и Чарнота.

— Не бывать! — раздались голоса из густой тени.

— Да, покуда стоит, — заметил Богдан тихо, но веско, — а стоять осталось ему недолго.

— Ну, это мы еще посмотрим! — отчеканил медленно Чарнота, сверкая своими голубыми глазами и отбрасывая красивую голову назад. — В степь душманам-ляхам я не посоветую двинуться: на карачках полезут.

— Так думаешь, друже? — усмехнулся Богдан. — Однако с тех пор, как польские войска перешли левый берег, они уже не боятся степей!

Все замолчали. А Богдан продолжал: