Богдан Хмельницкий

Дело в том, что его военные приготовления, конечно, не могли оставаться тайной для магнатов, и они решили воспрепятствовать им. Для этого они использовали сейм, заседавший в ноябре — декабре 1646 года. Под нажимом польских магнатов с Украины, которые более других боялись казаков, сейм потребовал от короля немедленно распустить набранное уже войско и навсегда отказаться от затеи использовать для войны казаков. Делегаты сейма настаивали, чтобы коронный гетман Оссолинский был предан суду, так как именно его считали инициатором всех королевских планов.

Узнав об этом, Барабаш и Ильяш решили порвать с королем и скрыть его привилеи для набора казацкого войска. Это было предательство по отношению не только к королю, но и к своим побратимам. Хмельницкий старался уговорить Барабаша не делать этого, не вносить раскол в казацкое братство, но тот ничего не желал слушать. Тогда Хмельницкий потребовал дать королевский документ ему, но получил отказ.

Народ создал немало версий, как Хмельницкому удалось забрать у Барабаша королевские привилегии, чтобы использовать их на пользу народа. Одну из них излагает Величко.

Из летописи Самоила Величко:…Между тем жена Хмельницкого родила дитя, тогда-то Хмельницкий просил того Барабаша приехать на крестины. На тех крестинах Хмельницкий у Барабаша, немного подвыпившего, выведал, где привилегии и приватное письмо королевское лежат сокровенны; потом его, Барабаша, нарочно так упоил, что он в доме Хмельницкого, безпамятен ночью спать положась, крепко уснул. Хмельницкий у спящего шапку, пояс и перстень взяв, оные с верным своим нарочным к жене его в Черкассы ночью отправил с тем, чтоб требовал у нее, показавши оной шапку, пояс и перстень Барабашевы, отдачи оних привилегий и партикулярного письма и с тем всем, той же ночи, у него Хмельницкого явился б. Жена Барабаша сего обмана не ведая, тому посланному все отдала, а тот нарочный все Хмельницкому той же ночью привез».

С тех пор и распространилось по Украине известие о королевском привилее, о том, что король разрешил формировать казацкое войско. Новость вызвала у казаков надежду на изменении их положения, зато немало потревожила шляхту и казацкую старшину. Они знали, что за всем этим стоит Хмельницкий.

— Досадить ему нужно так, чтобы забыл свои фантазии и помнил свое место хлопа, — приговорила чигиринская шляхта.

Как-то, когда Хмельницкого не было в Субботове, в его усадьбе появился Чигиринский урядник Дольгерт со своими помощниками. Презрительно отмахнувшись от приглашения войти в дом, он медленно проследовал к конюшне, в которой стояли лошади, в частности, любимый жеребец Хмельницкого сивой масти, подаренный тещей. Видно, конь сразу бросился Дольгерту в глаза. Он приказал вывести его из конюшни и забрать в уплату за поволовщину [34]. Об этом сообщили хозяйке, и та, поддерживаемая слугами, вышла во двор. Все ее просьбы вернуть коня остались без внимания. Тогда она предложила откупить его. Взяв двенадцать с половиной злотых наличными, Дольгерт вернул коня.

Видя, что Хмельницкий лишен всякой поддержки, Чаплинский совсем распоясался. Он попросил у Конецпольского разрешить ему напасть на усадьбу Хмельницкого и разорить ее. С таким предложением Чаплинский раньше обращался и к старшему Конецпольскому и получил его согласие. Но тогда еще не пришло время. А сейчас он почувствовал свою безнаказанность.

— Окажите мне единственную милость, — говорил Чаплинский молодому Конецпольскому, — дайте мне самому расправиться с Хмельницким. Я нападу на него, выгоню из дома и овладею хутором. Если же он придет к вам с жалобой, то вы скажете, что ничего не знаете, что я сделал это без вашего позволения, а если он хочет удовлетворения, то пусть идет в суд. Суд мне не страшен, потому что я польский шляхтич, а он хлоп.

Конецпольский согласился, Чаплинский со своими головорезами в тот же день напал на Субботов. Был учинен настоящий разбой. Все было разрушено и разграблено. Остались одни руины.

Из письма Богдана Хмельницкого великому коронному гетману Николаю Потоцкому 3 марта 1648 г.:«Пан Чаплинский, которому приглянулся мой собственный, унаследованный от отца хутор под Чигирином в Субботове, не имея другого способа захватить его, выпросил разрешение у покойного святой памяти пана Краковского осадить слободу на вышеупомянутом хуторе, где у меня было четыре рыбные пруда и мельницы, нивы, сеножати, на которые я имею привилей его королевской милости. Придя в эту слободу, голодный люд снопами разнес собранный за несколько лет хлеб, которого было на гумне 400 коп. Высеянное на поле зерно все пропало, ибо посевы вытоптаны скотиной, лошадьми, овцами. Так меня насильно выгнали отовсюду и только разрешили взять 150 флоринов у Чигиринского арендатора, словно старцу, тогда как мне эта земля стоит 1000 флоринов…