Богдан Хмельницкий. Его жизнь и общественная деятельность

Хлопы, вооружившись чем попало, составляли загоны и действовали вразброд по собственному почину и на свой страх. Они назывались также казаками; но случалось, что Хмельницкий даже не знал об их существовании. Как только такой загон появлялся в известной местности, крестьяне присоединялись к нему и врывались в дом своего пана. Тут уже все гибло: и старые, и молодые, и паны, и слуги, если только они были не православные; имущество же грабилось и делилось между участниками. Единственное спасение для панов было в бегстве. Шайки, возрастая в численности, проявляли и большую дерзость. Пограбив помещичьи усадьбы, они обращались на укрепленные замки, осаждали, брали их; наконец, выдерживали целые сражения, если опомнившиеся от испуга шляхтичи успевали организовать какой-нибудь отпор. Чем большее сопротивление встречала такая шайка или такой отряд в своем опустошительном движении, тем более жестокой была расплата. Женщин нередко насиловали на глазах мужей, младенцев разбивали о стены, доставшимся же живыми в плен полякам придумывали всяческие казни: их резали, вешали, топили, распиливали пополам, сдирали с живых кожу и так далее. Все это нетрудно объяснить одной дикостью и кровожадностью некультурного народа. Но такое суждение будет по меньшей мере поспешным. Что выносил этот самый народ в мирные времена панского управления? А затем, не таким же ли казням подвергался он в случае торжества высокообразованных Потоцких, Конецпольских, Вишневецких? Кто, как не Иеремия Вишневецкий кричал в исступлении: “Мучьте их так, чтобы они чувствовали, что умирают!” Насилье за насилье, смерть за смерть, казнь за казнь – таков был лозунг обеих воюющих сторон. За посягательство в спокойные времена на православные святыни отвечали теперь поруганием и издевательством над католическими святынями: костелы грабили и жгли, устраивали в них пьяные оргии, образа рубили и уродовали, мертвые тела вытаскивали из усыпальниц и выбрасывали вон и т.д. Еще страшнее народная месть разразилась над евреями, которые, как говорится в одной думе, все казацкие дороги заарендовали и на каждой миле поставили по три кабака, все торговые места заарендовали и на всякие привозимые казаками продукты наложили пошлину, все казацкие церкви заарендовали и брали поборы за всякое отправление религиозных потребностей, все казацкие реки заарендовали и так далее, и так далее. И вот разом сгинули не только все эти аренды, но, можно сказать, почти все еврейское население на Украине. Современник-еврей Ганновер рассказывает страшные ужасы о неистовствах народа на левой стороне Днепра. В его описании краски, несомненно, сгущены, единичным случаям придан общий характер, но тем не менее факт остается фактом: евреев вырезали поголовно и придумывали им такие казни, какие только могли прийти в голову, опьяненную кровью.

В левобережной Украине волнение началось, лишь только дошли первые вести о действиях Богдана Хмельницкого. Здесь на страже польско-шляхетских интересов стоял Вишневецкий, владевший громадными пространствами в теперешней Полтавской губернии по рекам Сула и Псел. Этот завзятый магнат, колонизатор степи, отличался не меньшей жестокостью, как мы тотчас говорили, чем Ганжа, Кривонос и другие предводители казацких загонов. Решительный в своих действиях, он собрал немедленно шляхтичей тысяч до восьми и стал разгонять мятежные скопища. Виселица и кол обозначали путь, по которому он подвигался. Так он прошел от Лубен до Переяславля и хотел переправиться через Днепр, чтобы идти на помощь Потоцкому, как услышал, что Переяславль возмутился и Кривонос, его достойный соперник по кровожадности, готовится напасть на него. Вслед за тем к нему явились посланцы от Богдана Хмельницкого; казацкий предводитель извещал о своей победе под Корсунем и просил не проливать крови. Вишневецкий посадил посланцев на кол, а сам поспешил отступить к Лубнам и, взяв жену, бежал на правую сторону Днепра.