Богдан Хмельницкий. Книга первая Перед бурей

Пан ротмистр взглянул на бледное, взволнованное лицо пани и не заставил повторить просьбы.

— Положитесь на меня, — шепнул он, — головы лишусь, а не выдам!

— Спасибо! — произнесла она, сдавив ему руку. — Остановите поскорее... вон того нового посла... во имя матки найсвентшей, остановите!.. Пусть он пойдет ко мне только на два слова... от этого зависит... да, моя жизнь!

— Все будет сделано! — уверенно сказал ротмистр и скрылся в толпе. «Однако, — кружились у него в голове мысли, — посол-то этот, видно, штучка: и относительно деревни врет, и такую сличную пани пугает до смерти... Нет, брат, я тебя не спущу с глаз!»

Через несколько минут стоял перед смертельно взволнованною паней Викторией молодой шляхтич в почтительно насмешливой позе, а в глубине залы за колоннами виднелась на стене безобразно длинная колеблющаяся тень пана ротмистра.

— Чем могу служить пани? — спросил холодно и церемонно молодой шляхтич.

— Вот ключ, — протянула она судорожно, руку, — во имя всего святого, Михась, будь в северной башне... через годы ну... я буду там.

— Таинственное свидание! — захохотал беззвучно посол.

— Не оскорбляй! — с мольбой протянула Виктория руки.

— А! Испугалась за свое имя? — оледенил он ее презрительным взглядом.

— Не обо мне речь, но о тебе, — задыхаясь от волнения, но гордо ответила пани, — о твоем спасении... жизнь твоя на волоске! Завтра будет поздно!..

Как окаменелый, стоял Чарнота посреди отведенной ему комнаты, не зная, что делать, на что решиться, что предпринять? Мысли у него мешались: тысячи различных планов и предположений росли, подымались в мозгу, словно волны прибоя, но, как волны прибоя, они и разбивались о скалы при одном воспоминании о несомненной западне, в которую он попал. Одно было, как божий день, ясно, что нападение на замок при наличном числе гарнизона и прибывших команд было невозможно, безумно! Мысль о бегстве из замка сегодня же, ночью, приходила ему несколько раз, но как ни изощрял Чарнота своего остроумия, а должен был наконец согласиться, что сделать это при. всей предосторожности, при самой отчаянной храбрости было немыслимо. Оставалась одна только надежда на завтра: и то, если возьмет с собою в поход князь, — тогда бы можно было завести куда-нибудь панство в непролазную пущу или в такое болото... А батька Максима натравить на застрявшего в болоте Ярему... «Вот была б потеха — уж на что лучше! Конечно, меня бы он велел искромсать, да за такое дело — любо! А то еще, чего- доброго, в суматохе и улизнуть бы было возможно... Да, да, — оживился Чарнота, — птицу на воле, а казака в поле кто поймает? Но возьмет ли Ярема с собой? Вот в чем речь! Да, эта речь с гвоздем!.. А теперь как дать знать товарищам, чтобы сидели тихо, чтобы ни словом, ни звуком не выдали себя варте... Им-то наказал я строго, чтобы до выстрела не смели и пискнуть, а поили бы домертва варту, а главное, воротаря, чтоб после сигнала могли сами спустить мост и отворить браму... А тем, тем, в мешках, как сказать... задохнутся, пожалуй... Нет, выдержат, не в таких переделках бывали... Но век же сидеть нельзя... Нападение ночное невозможно... Кривбнос стоит под замком... ему нужно дать знать... иначе завтра его могут обойти... я-то могу и остаться; раз ведь умирать, а не двичи, а товарищам нужно дать знать... Ах, господи, что делать?.. Только бы передать... шепнуть два слова, но как? На дверях стража... В окно! — почти вскрикнул он. — Высоко... ничего... ночь темная... можно связать пояс...» Чарнота начал поспешно разматывать огромный шелковый пояс, обвивавший несколько раз его фигуру.

«Хватит, хватит... — шептал он тихо, лихорадочно, — а там и спрыгнуть можно... треснут немножко кости, — не беда!» Чарнота подошел к окну, распахнул осторожно раму, перегнулся, чтобы измерить расстояние, отделявшее его от земли, и отскочил с проклятием назад: под окном, при слабом мерцании одиноких звезд, он заметил тяжелую и неподвижную фигуру латника с длинным копьем. Сердце замерло у Чарноты, и мороз пробежал по спине до самых пят... Западня!.. Западня.

Прошло несколько минут мучительного, бессильного оцепенения.

— А, проклятье! — воскликнул он наконец, сжимая рукоятку своей сабли. — Что ж теперь делать? Что предпринять?..

«Положим, он приказал Верныгоре не начинать ничего до его появления... Но кто может поручиться за их буйные, неудержимые натуры? А Кривонос?.. О, тысячи тысяч чертей и столько же лысых ведьм!.. Как их уведомить?.. Как дать им знать? — Несколько раз прошелся он в волнении по комнате... — А пани Виктория?.. Как расцвела, похорошела, как пышный мак! Узнала... и побледнела... У! Панская лядская душа!.. Что ж, тешится теперь с своим старым чертом! Ха-ха-ха! И он мог когда-то кохать ее?.. Думал назвать своею дружиной?.. Ух!.. Гадина... с горящими глазами: за почт, за роскошь продала и сердце, и красу!»