Уже многие люди понимали, что государство, массово рождающее и не наказывающее своих нравственных выродков, вроде Иеремии Вишневецкого, было обречено. Туда и дорога, воздух в Европе будет чище, говорили по всему старому континенту от моря до океана. Казаки и посполитые понимали, что вместе с невменяемой польской шляхтой они на одной земле жить не могут. По всей Речи Посполитой гремели убийственные по своей справедливости слова Богдана Великого:
– Вы, панове-шляхта, позор Польской Короны. Вы исчадия ада и сатанинские выходцы, издевающиеся над людьми, как над собаками. Для вас нет ничего святого и дорогого, кроме своего бездонного брюха. Добре, ожидайте, доберемся мы и до вашего брюха. Вы не благородная шляхта, вы разбойники и губители отчизны, топчите закон ногами и смеетесь над ним, собирая из судебных постановлений себе бумажные кунтуши. Ну что же, посмеемся над вами и вашими мерзкими и пустыми харями – пыками и мы. Все пойдем, все встанем против вас, потому что давно горит огнем в груди наша боль. Вы жжете нас, без разбора и счета льете кровь верных слуг отчизны и вызываете на вас пароксизм нашей ярости. Ни закона, ни правды у вас нет, а только озера и реки нашей крови.
У вас нет никакой власти, которая блюла бы какой-нибудь порядок в государстве, а только везде царит разгул, своеволие и бесправие, вызывающие только одни трупы. Вы, горсть угнетателей, присвоили себе державу, а лишенных вами прав посполитых превращаете в быдло. Ну что же, значит это быдло возьмет в руки вилы. И следа вашего хищного не останется, как и ваших разбоев, зверств, распутств, безумной роскоши и вашего зла, которое влечет всех к погибели. Облопаетесь нашей казацкой крови!
Где ваша былая доблесть, шляхтичи? От риска и позора поражения вы откупаетесь чужими деньгами, проливаете свою честь в беспутстве, пирах и разбоях. Вы не витязи, гремевшие славой в Грюнвальдской битве, а только их клочья, насквозь пропитанные злобой и алчностью.
Ваши ужасные насилия над народом – позорны и преступны. Вы поджигаете райскую землю – сгорите в пожаре и сами. Ваши фанатические издевательства над людьми, ненависть и презрение к ним – порождение вашего деспотического безумия. Непримиримая злоба и ярость между нами быстро растет. Вы погрязли в пьянстве и разврате, в безумной роскоши потеряли свою доблесть и теперь на вас наша несокрушимая казацкая сталь.
Гром небесный на вас!
Ждите же заслуженных ударов судьбы!
К концу августа огромная польская армия собралась у львовских Глинян и не меньшее украинское войско – под Белой Церковью.
Десятки тысяч шляхтичей, увидев, как их много, чванливо говорили сами себе и всем, кому попало:
– Не помогай, боже, ни нам, ни казакам, а смотри, как мы разделаемся с этим мужичьем. Против такой сволочи не стоит тратить пуль, мы их разгоним одними плетьми.
По эти наглые возгласы более чем стотысячная польская армия на сотне тысяч возах обоза вышла из Глинян на Збараж в направлении Белой Церкви убивать бунтовщиков. Отдельно шло частное войско Иеремии Вишневецкого, в очередной раз обиженного тем, что ему не дали гетманскую булаву. Тридцать пять военачальников привычно пьянствовали, активно поддерживаемые пышным военным панством, еще не знавшим, что вскоре им придется обменять роскошную жизнь на сырой украинский чернозем.
Богдан Хмельницкий продуманно не удержался и послал навстречу пыхато-наглому нешановному панству два воза индюшачьих перьев и над войском Польской Короны захохотала Украина, расстроилась Речь Посполитая и удивилась Европа, чьи армии никогда заранее не хвалились, идя на битву, а только возвращаясь с победой.
Украинский гетман прекрасно понимал, что его войско не должно выходить за пределы казацких территорий, чтобы не дать сенату возможности обратиться за военной помощью к соседним монархиям во главе с Австрией, боявшихся, что народная война из Украины может перекинуться на их земли. Хмельницкий знал, что пятидесяти тысячам казаков и стольким же тысячам необстрелянных посполитых, поддерживаемым десятитысячнеой ордой калги-султана Крым Гирея и Тугай-бея угрожают пятьдесят тысяч кварцяных жолнеров, немецких наемников, шляхтичей ополчения и еще вдвое большее количество их военных слуг. Богдан, всегда берегший жизни своих боевых хлопцев, опять должен был загнать оккупационное войско на выгодную для его разгрома позицию.
Казацкие разведчики нашли хорошее место для победного сражения к юго-востоку от Староконстантинова, у местечка Пилявцы, стоявшего на берегу медленной и спокойной реки Иквы, которая текла по заканчивающейся холмами и кустарниками заболоченной равнине. Чтобы разозлить региментарей и комиссаров, полк Максима Нестеренко по приказу гетмана сумасшедшей атакой взял неприступный для кого-то сумрачный Кодак, и Хмельницкий показал полякам, что в штурме участвовало все его войско. Взятие антиказацкого Кодака было звонкой пощечиной Варшаве, и огромное польское войско сдвинулось к югу, уйдя с киевского направления, и с удовольствием накатывалось на казацкие полки, громогласно называя их уже мертвыми.