Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

С начала XVII века бесконтрольное и безнаказанное шляхетское сознание безраздельно господствовало в политической, социальной и общественной жизни Речи Посполитой. Особенно панский гонор усилился после того, как Польская Корона использовала Русскую Смуту и начала вооруженную интервенцию в Московское царство, в 1605 году стараниями нобилей Мнишков, Вишневецких и Рожинских усадив на российский трон Лжедмитрия I. Вся Речь Посполитая знала, что Москва присягнула польскому королевичу Владиславу, претендовавшему на ее трон до 1632 года и отказавшегося от него за Смоленск. По всем панским дворам рассказывали о приключениях польского гарнизона в Кремле в 1609–1612 годах, о его грандиозных попойках, во время одной из которых были спьяну утоплены знаменитые царские регалии – держава, скипетр, бармы и даже шапка Мономаха. Дело шляхетское: «век наш круткий – выпьем вудки, он не длугий – выпьем по другий».

Различные магнатские партии созывали свои конфедерации и сеймы, добиваясь принятия нужных им для обогащения и гонора результатов. Нобили ввели почти поголовную грандиозную коррупцию наоборот, покупая голоса мелкой шляхты. Принятое из-за Украинской революции, благодаря Богдану Хмельницкому, невменяемое право liberum veto – «запрещаю» привело в итоге к гибели Речи Посполитой, особенно, впрочем, шляхты не расстроившей. Шляхетское своеволие приучило многих поляков не к законности, а к культивированию бесправия. В хаосе государственности нобили, само собой, монополизировали внешнюю торговлю сырьем и сельскохозяйственными продуктами, а простые шляхтичи от патологической жадности стали заставлять крепостных крестьян бесконечно работать только на себя, ведя чудовищные поборы и панщину.

Почти никто из благородного сословия уже не обращал внимания на то, что гражданская доблесть повсеместно заменялась продажностью, останавливающую естественный ход общественного развития. Шляхта с безалаберным удовольствием обращала себе во вред даже то, что сама судьба давала ей на пользу и не слышала предупреждений талантливых и умных представителей польской нации: «Полоумный хозяин не тушит огня, пока он тлеет, а начинает его заливать, когда уже разгорелся пожар».

Шляхта позорила себя жадностью, эгоизмом и зверствами. Произвол в Речи Посполитой достиг колоссальных размеров. Иезуит и талантливый общественный деятель Петр Скарга тщетно обращался к благородному сословию: «Несогласие приведет на нас неволю, в которой утонут наши свободы. Вы будете лишены не только государя, избранного из вашего народа, но и родины и королевства. Всюду вы станете жалкими и презираемыми, убогими изгнанниками, которых будут топтать ногами».

* * *

За семь лет учебы в Львове Богдан Хмельницкий не раз побывал и в Киеве, и в Кракове, и в Варшаве. Двадцатилетний хлопец прекрасно видел, что Речь Посполита битком набита всевозможными королятами, которые, никогда ни за что и никому не дадут жить спокойно. Они будут постоянно торчать в народном кармане, не забывая при этом традиционно издеваться над людьми. Юный Богдан, получивший лучшее европейское образование, почти физически чувствовал, что Украине, не имевшей никакой автономии в составе Речи Посполитой, остается быть только несколько десятилетий до окончательной колонизации всего народа. Тех, кто покорится скотской доле, Польская Корона превратит в бесправное быдло, а тех, кто не покорится – убьет, освободившиеся земли заселит польскими и литовскими колонистами уже привыкшими к рабству. Хмельницкий слышал рассказы о варшавском сейме, на котором королята заявили на всю Речь Посполитую, что никогда и никому не отдадут Украину, потому что она «плодоносная обетованная земля, текущая молоком и медом, всем изобильная и из века слывущая золотым облаком».

* * *

Юный чигиринский казак умом понимал, что Киевской Руси больше нет, она разбита и навсегда сошла с арены истории, но сердцем смириться с этим не мог, как и любой человек хоть раз побывавший в изумительном Киеве, в этом чудо-городе, жителям которого должны завидовать другие смертные.

В библиотеке Львовского коллегиума Хмельницкий читал книги о Киеве, «знаменитым во всех землях», «озаренным праздничным сиянием». Полустертые и потрескавшиеся страницы рассказывали о разнообразных многовековых связях Киевской Руси с Византией и Западной Европой, о ее довольстве и роскоши, о всеобщей разноплеменной книжной учености, непринужденности и свободе ее жителей, людей различных званий и сословий, о внутреннем единстве их жизни.

Татаро-монгольское нашествие Чингизхана и Батыя обескровило Украину – «там, где жили десятки тысяч, там робко копошились отдельные семьи обездоленных людей, ежегодно ждущие набега и, не имея возможности найти защиту в городе или у князя». Само историческое самоназвание «Украина» впервые упоминалось в исторических источниках XII века – так называли Переяславскую и Галицкую земли. Это древнее, еще дославянское слово быстро распространилось на всю территорию дивной страны, рубежа на границе Европы и Славении.