Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады

В 1638 году по всем юго-восточным крессам Речи Посполитой пьяные шляхтичи орали никак до конца не дорубаемым казакам: “ Мы вас будем резать, как добрый повар цыплят!” Нf жаль не слышали они своими залитыми водкой и заросшими волчьей шерстью благородными ушами, как от пограничного Чигирина поднимается неостановимая гроза, посверкивая пока еще дальними и, кажется, нестрашными молниями:

– Вы, панове, кулинары известные. Облопаетесь скоро нашего добра.

1638–1645 годы: «Гей, браты-мушкетеры, приймайте гостинец Парижу из Чигирина»

– Вы, панове, кулинары известные. Облопаетесь скоро нашего добра.

Грозные пророческие слова докатились до магнатской Варшавы, но ей было привычно все равно. В Европе два десятилетия шла бесконечная Тридцатилетняя война, вызывая ежегодное подорожание хлеба и долгохранимого продовольствия Шляхта торопилась высосать из Украины все соки, превратить их в деньги, пропить и пустить на ветер и во многих ее староствах панщина посполитых на господ выросла чуть ли не до семи дней в неделю, выжимая из селян все что можно и что нельзя. Украинский народ не имел никаких политических прав, а православная казацкая шляхта – никаких карьерных шансов. Вся Украина, ее казаки, посполитые, городские мещане, духовенство, дворяне были напрочь оскорблены польским засильем. Петр Скарга безнадежно кричал на всю Речь Посполитую о начале такого близкого государственного конца Польской Короны: «Шляхта ничего знать не хочет, только криком все решает. Те же, кого они выбирают, служат не с желанием добра отчизне, а с дурными желаниями – руководятся ненавистью к своим противникам, ищут своих выгод и повышений, угождают панам, которым служат. Наши королята от имени шляхтичей говорят то, о чем шляхта никогда не думала, но она бессмысленным криком на все соглашается, сама не замечая большого вреда себе».

Благородные и честные поляки в тысячный раз предупреждали, что «во всякой стране совершаются злодеяния, но нигде они так часто не остаются безнаказанными как в Польше, где садист и убийца будет цел и невредим, если у него есть сильные покровители». В 1638 году нобилям, не интересовавшимися количеством собственных преступлений против народа, был нужен монопольный хлеб на экспорт, а не своенравный казак с мушкетом и четырьмя пистолями за поясом. В соответствии с традиционной государственной политикой Речи Посполитой, из Варшавы под Киев к Николаю Потоцкому привезли новую «Ординацию» казацкого войска, упразднявшую куруковские статьи 1625 года, казацкие выборы, суд, старшину до сотников и даже браки казаков с посполитыми. Дорога за пороги закрывалась для всех, у кого не было особого разрешения от польских властей. Во главе реестрового войска вместо гетмана-старшого ставились назначенные великим коренным гетманом и утверждаемые королем польские комиссары, генеральная старшина, полковники и даже их есаулы:

«Поскольку казацкое своеволие так разнуздалось, что пришлось разгромить его, – поэтому на вечные времена мы избавляем казаков от старшинства, всяких старинных судов, права, доходов и других отличий, полученных ими за верные услуги от наших предков и теперь из-за мятежей утраченных, и желаем их иметь в положении простого народа, превращенного в хлопов.

Реестровым казакам, смирившимся перед Речью Посполитой, число которых мы обозначили только в шесть тысяч, мы на место их выборного старшого будем ставить комиссара, человека, рожденного в шляхетском состоянии. Все полки по очереди должны ходить на Запорожье для охраны этих мест от татарских нападений и следить, чтобы казацкая вольница не пряталась по островам и не чинила бы походов на море. Пойманный без паспорта комиссара казак подлежит смертной казни».

Через двести лет украинский гений писал о 1638 украинском годе:

«Поникли голови козачi,
Не наче стоптана трава;
Украина плаче, стогне – плаче,
За головою голова
Додолу пада. Кат лютуе,
А ксендз скаженим язиком
Кричить: «Те Деум! Аллiлуйя!»

В 1638 году голова Богдана Хмельницкого, к счастью, осталась на могучих плечах грозного обоерукого воина, а значит Польской Короне не удалось на вечные времена разгромить казацкое своеволие. Последний раз Богдан Хмельницкий подписал как генеральный писарь реестрового войска казацкую капитуляцию в лагере Павлюка в черкасской Боровице, чудом не попав на казнь в Варшаву: «Писано в полной раде под Боровицей, в канун Рождества Христова, року божьего 1637; Богдан Хмельницкий, именем всего Войска Его королевской милости Запорожского, как войсковой писарь, при печати рукою властной».